Перегрины. Правда за горизонтом - Василий Кленин

А затем Цани рассказали, что это не самая большая, а наоборот – малая деревня портойев. И они снова поплыли. Что там было! Столица портойев потрясла воображение Цани. Он рассказывал соплеменникам про десятки домов, про поля, про пугающую Башню, про огромный стол со стариками – и ком к горлу подступал от волнения. Могучий народ портойи.

«Но, видимо, и соседи их такие же могучие?» – ввернул во время вечерних бесед какой-то старикашка кори. Цани был так увлечен своим рассказом, что сначала не понял.

«Какие соседи?».

«Ну, ты ж сам говорил: Земля у них малая, так что часто бывают стычки между народами. Вот представь, как на такую силищу нападать? Наверное, их соседи такие же сильные?» – не унимался старик.

«Да, дедушка, наверное, ты прав», – ответил Цани. И задумался. Портойи же ничего не говорили о своих соседях. Сын вождя лишь знал, что они есть. Он даже на следующий день пошел в Валетею и начал расспрашивать его о других народах из-за моря. Протит тоже не очень хотел говорить на эту тему. Но отказать не смог. Так сын вождя узнал о глупых агрессивных бьоргах, о бывших врагах портойев со смешным названием «дети», о вечных врагах портойев – злобных ферротах. И о макатийцах, из которых происходила жена Валетея.

Народов много, а земли у всех у них намного меньше, чем у сибонеев. Знать это было приятно. Но и боязно. Если им всем не хватает земли, что помешает всем этим злобным и агрессивным заполонить всю Землю? Цани даже не удержался и поделился своими страхами с местным вождем – Таллиэцалли. Паренек его очень уважал и, поскольку отец был далеко, мог поделиться сокровенным только с ним.

Вождь внимательно выслушал Цани и задумался.

«Благодарю, что рассказал мне об этом, – положил он руку на плечо юноше. – Я даже и не знал, что их так много. Мне кажется, пока нам не о чем волноваться. Портойи сами недавно узнали о нашей Земле. И, поскольку живут они на маленьких островах, думаю, никому о нас они рассказывать не станут. Захотят сохранить эту тайну для себя».

Цани тогда облегченно вздохнул. Но вождь не дал ему успокоиться надолго.

«И всё же когда-нибудь это случится», – вздохнул он.

«Что случится?».

«О Земле узнают все, кто живет за морем. Разве надолго утаишь такую Землю, как наша! – горестно улыбнулся Таллиэцалли. – И все эти народы на своих огромных лодках ринутся сюда. Начнется борьба за наши богатства. Что нам делать?».

«Поможем портойям! – воскликнул Цанни. – Уж вместе мы всех одолеем!».

«Поможем что? – прищурился вождь. – Думаешь, эти чужаки будут сражаться с другими ради нас? Или ради нашей Земли?».

Юноша молчал, не зная, что сказать.

«Так что мы поможем? – продолжал допытываться Таллиэцалли. – Завладеть портойям нашей Землей?».

«Но ведь Земли так много, – неуверенно возразил юноша. – Вот они поселились в холмах – и никому же это не мешает. Сибонеям только польза: нам дарят подарки, мы учимся новому, вместе бьем горных людоедов».

«Земли много – это да, – согласился вождь. – А вот аппетит никогда не заканчивается. Вот скажи мне, парень: вы ведь тоже боретесь с морским народом, когда они приходят к вам?».

«Конечно! – воинственно воскликнул Цани. – Мой отец трижды прогонял их обратно на их Капачин!».

«И мы с ними боремся. Все сибонеи на восточном берегу Земли с ними борются. А почему? Земли ведь много. А морского народа уж точно поменьше, чем этих портойев».

«Но они вроде бы сами нападают», – неуверенно ответил юноша.

«Нападают, потому что знают: мы им здесь жить не позволим. Может, где-нибудь на южном берегу всё иначе, а тут мы стоим твердо! Хотя они легко могут найти никем не занятые бухты и леса. Но они не остановятся, мальчик мой! Сначала они поселятся в одной бухте. Потом перевезут сюда весь свой народец. Начнут плодиться. Начнут теснить нас на нашей же Земле. И, в конце концов, выживут нас отсюда… на Капачин. Потому что жадность пределов не ведает».

Цани подавленно слушал вождя. Таллиэцалли ему нравился. Он не походил на отца. Тот был весь большой. Во все стороны. Широкая улыбка, огромные руки для крепких объятий. Копацалли болтал без умолку, всех привечал. Зато в ярости у него тоже не было удержу. И огромные руки переходили от объятий к тумакам. А этот вождь был совсем другим. Сдержанным, молчаливым, неулыбчивым. Близко к себе подпускать не любил. Но уж если подпустил, то становилось видно, какой это добрый и внимательный человек. Цани очень быстро проникся к нему доверием. Но в тот день вождь его пугал.

Как же, кажется, давно это было! Теперь-то Цани к словам Таллиэцалли отнесся по-другому.

Когда в селение кори вбежал вестник, он с другими охотниками «ходил тропой». Это была не охота, а то, о чем не стоит рассказывать чужим. И ходили сибонеи в стороне от хижин. Но крики вестника услышали. Юноши бросились на шум, а там уже тот самый чудик собрал вокруг себя местных и, запинаясь от волнения, что-то рассказывал. Был Чудик нескладным мужчиной, плохим охотником, неудачливым рыбаком. Женщины на него не смотрели, охотники не уважали. С приходом людей из-за моря Чудик почти каждый день проводил в их деревне. Постоянно что-то помогал делать, те его и подкармливали.

– Столб! Столб они вкопали! Высокий. И сук! – размахивал руками парень. – И лупят, лупят, лупят веревкой! А он связан. Сибоней связан и плачет.

– Кто? Кто связан? – загалдели охотники.

– Не знаю… Я его не знаю! Кто он такой? – вопросил в ответ Чудик, всё окончательно запутав. Но мужчины тут же решили пойти и проверить.

Десяток кори легко бежали сквозь густые заросли напрямик. Дорогу к деревне чужаков уже все хорошо знали. Цани, конечно, увязался за ними. Чудик рассказал о портойях что-то совершенно новое. Страшное. Следовало разобраться.

В деревню кори вошли степенным шагом. Копья и дубинки они не взяли, чтобы не вызывать волнение у портойев. Но лица местных были хмуры. Завернув за длинные хижины, они оказались перед площадью и замерли. Цани протолкнулся вперед. От увиденного у него перехватило дыхание.

Отощавший связанный мужчина висел на столбе. Его спина, бока были в кровавых полосах, а по телу лупили толстой веревкой снова и снова. После каждого удара человек издавал нечеловеческий вопль боли.

«Совсем не может терпеть боль, – сжал