Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

ОТ ЭДМОНА К ГОДЭ

Дурное поведение мужа влечет за собою распутство жены. Эдмон все глубже погружается в трясину

Я только что сделал досадное открытие: маркиза взяла мне помощника (не могу сказать «соперника», — это изрядный плут, вида весьма внушительного). Сегодня утром, пользуясь своей привилегией, я вошел в комнаты маркизы; в это время я обычно нахожусь у своего учителя, посему меня здесь не ждали. Неслышно отпираю дверь ключом, который дала мне изменница, на цыпочках подбираюсь к дверям ее будуара и обнаруживаю, что она там не одна. Я в нерешительности: как поступить? Наконец, решаю уйти в соседнюю комнату и из предосторожности принимаюсь там рисовать. Оттуда-то я и увидел, как вышел от маркизы верзила. Не могу передать до чего я огорчился. Однако я сдержался, ибо маркиза еще могла видеть и слышать объяснение соперников, но как только мошенник стал спускаться по лесенке, ведущей в сад, я стремительно бросился ему вдогонку. Его торжествующий вид настолько распалил мой гнев, что я порезал ему лицо, предупредив при этом, что если он осмелится звать на помощь, я заколю его насмерть. Когда нападают на виновного, он всегда думает, что преступление его обнаружено, — так и этот, бросившись передо мной на колени, стал умолять, чтобы я пощадил его и не выдал маркизу покамест он не скроется. Я оставил его на месте и, весь забрызганный кровью, побежал к маркизе. Заметив меня, она сделала вид... ах, какая подлость... сделала вид, будто крайне встревожена моим состоянием; бросилась обнимать меня, стала участливо расспрашивать с кем это я подрался?

— Я проучил наглеца, который возомнил о себе благодаря вашим милостям... — Благодаря моим милостям? — На этом объяснение прервалось, ибо маркизе доложили о приезде графини, ее матери. Я удалился. Час спустя я получил от маркизы записку[83]; она приказывала мне вернуться; суди сам, как я был к этому расположен. Но сестра видела посланца, она вошла ко мне, когда я еще держал записку в руках и, помимо моего желания, прочла ее. Ах, друг мой, как женщины в некоторых случаях поддерживают друг друга! Юрсюль не давала мне покоя, покамест я не написал ответ в том духе, как ей хотелось. Воображение мое отказывалось, но сестра продиктовала мне текст.

«Прошу Вас, сударыня, истолковать мой поступок не иначе, как следствие крайнего опасения утратить Ваше сердце; оно — величайшее мое сокровище, и я не был бы его достоин, если бы не оберегал его. Подчинюсь Вашей воле и признаюсь, сударыня, что мне самому это было необходимо; лишь у Ваших ног могу я вновь обрести утраченный покой. Осмелюсь сказать, сударыня, что если Вы гневаетесь на мою необузданность, то Вы несправедливы и не ведаете, сколь беззаветно предан Вам

покорнейший из Ваших рабов».

Рабов! Почему это слово так возмущает меня? Сестра права. Не будь я презреннейшим из рабов, ужели унизился бы я, опустился бы до того, что стал скрывать измены своей любовницы! Мадлон была того же пошиба, но какая разница в моем поведении! Ужели только оттого, что эта — маркиза? Но что мне до того? Вдобавок женщина, уступающая мужчине, будь это хоть ее лакей, всегда оказывается в более низком положении, чем мужчина, которому она отдается.

После столь блестящего ответа пришлось вечером предстать пред лицом любовницы Шампаня{62}. Я застал ее в прелестном туалете; трудно вообразить себе что-либо более соблазнительное. А грудь!.. Ах, Годэ, как мы слабы, когда боготворим все это! Несмотря на записку, которая была написана лишь моей послушной рукой, а отнюдь не продиктована разумом, я пришел, собираясь излиться в резких упреках. И что же? Обольщенный, ослепленный, очарованный, околдованный, я стал лепетать лишь нежные жалобы, за которыми последовало объяснение. Маркиза поклялась мне, что я единственный властелин ее сердца. — Но... (я вообразил, что это «но» ничего не означает, ибо оно было повторено раз пять-шесть, а за ним ничего не следовало; наконец, было добавлено:) Но сама от себя не зависишь... — Опять недомолвка, окончившаяся бесчисленными поцелуями, среди которых слышался лепет: — Сами видите, я с вами вполне откровенна... Давайте сговоримся... Если вы меня ненавидите, я не хочу больше жить... без вас я не могу быть счастливой... Ах почему, почему человек, сорвавший первые цветы моего сердца, все-таки не... Ужели вы из числа тех, что придают значение любому пустяку и возмущаются преходящим удовольствием только потому, что не они его доставили?.. Успокойтесь и не тираньте женщину, которая вас боготворит. — Ничего не поделаешь, пришлось сдаться; да, думается мне, что и ты мне посоветовал бы так поступить.

Несколько слов о сестре. Она, кажется, осуществляет все то, что ты рассказывал о прекрасной Кассандре. Я пристально наблюдаю за нею и... признаться ли? — могу почти наверняка сказать, что и актер, и певец, и танцор добились от нее всего, чего хотели. Я попробовал было упрекнуть ее, но она стала приводить такие доводы, что боюсь, как бы она вскоре и вовсе не перестала оправдываться. Полагаю, что маркиза с нею в сговоре; Юрсюль напрямик сказала мне то, на что другая только намекнула; она сослалась на темперамент маркизы и на то, что муж ей неприятен и она его слушается только ради меня... Ах, вот жестокое признание, с ним я не свыкнусь никогда. Напиши ей; сам понимаешь, чего я от нее жду; у меня только и осталась надежда, что на твои мудрые советы.

ПИСЬМО CXXV

ОТ ГОДЭ К ЮРСЮЛИ

Мерзкие советы совратителя

Что же это, крошка? Слышу, что Вы не только следуете моим советам, но решаетесь даже превзойти их! Берегитесь, очаровательная Юрсюль! Ваши прелести — нежные цветы, они могут поблекнуть от сильных дуновений, а если прибегать к ним чересчур часто, они и вовсе могут сойти на нет; красавица должна походить на мимозу, — та съеживается при малейшем прикосновении. Никому не отдавайте ночи, они созданы для сна и для того, чтобы освежались Ваши прелести. Да и в другое время пусть утехи будут умеренны, иначе, волею Венеры, Вы рано утратите привлекательность. Остерегайтесь поцелуев, о которых говорит добрый Марциал:

Basia blandas imitata columbas[84]

Вам небезызвестно — у Вас прелестный ротик и соблазнительные нежно-алые губки; это — идеал красоты, их нужно тщательно оберегать. В отношении того, о чем скажу далее, — полная свобода.

Пишите