Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

маркиз будет стараться возобновить связь с Юрсюлью; что из того, если новый ход событий будет для тебя даже еще благоприятнее, чем был бы его брак с сестрою? Именно женщина вознесет тебя на ту высоту, которой я желаю для тебя; женщина будет действовать куда энергичнее, чем мужчина, покровительствующий другому мужчине... Я даже посоветовал бы тебе понемногу свести на нет щепетильность милой Юрсюли[80]; думаю, что маркиз тем более привяжется к ней, что теперь он уже не может на ней жениться, а ты сам понимаешь, как такое положение укрепит твои связи с очаровательной маркизой!.. Не растолковать ли тебе все это сестре и не сделать ли ее своей сообщницей?.. Маркиз был бы занят своим романом, а тебе с маркизой все-таки следует всячески остерегаться огласки, а главное, держать себя в строжайших границах в присутствии челяди. Мужья редко жалуются на жен, если их к этому не побуждают толки в обществе и дома. В случае если окажется, что маркиза дорожит какими-то принципами, сообщи мне о них; мы с тобой сообща постараемся внушить ей более приемлемые взгляды. Женщин подобных ей не так-то трудно покорить, куда хуже иметь дело с ветреницами. Англичане-пресвитерианцы, считающие, что смеяться — преступление, не знают человеческого сердца: хохотушка — песок зыбучий; в ее сознании ничто не задерживается и ничто нельзя в нем закрепить. Готов служить тебе per fas et nefas[81].

ПИСЬМО CXIV

ОТ ПЬЕРРО К ЭДМОНУ

Предвидения, вскоре подтвердившиеся

Не знаю, братец, как все это объяснить, но у нас письмами Юрсюли недовольны; она пишет так, как раньше не писала. Суди сам — посылаю тебе два ее письма[82]. Вдобавок, что это такая за склонность к Лагуашу, непривлекательный портрет коего ты мне нарисовал? Не понимаю, как сестра может им увлекаться, наперекор собственному рассудку и твоим советам. Наши любезные родители и слышать о нем не желают, говорю раз и навсегда. Девушка подобная ей — добронравная и с приданым — вполне может сыскать себе пару; посему, братец, наши добрые батюшка с матушкой передают тебе всю свою родительскую власть в отношении Юрсюли. Понял меня, брат? И просто покажи ей это письмо, а я со своей стороны советую тебе ни в коем случае не допустить неподходящего для нее замужества.

Но сказать ли тебе, любезный Эдмон, что я думаю на ее счет? Ладно, скажу; иначе я изменю нашей крепкой дружбе. Что-то подсказывает мне, что вам обоим грозит беда, и мысль такая приходит ко мне невольно именно после ваших писем. И в твоем, и в ее поведении чуется мне что-то неладное; похоже на то, что обоим вам стыдно и что вы пишете с тем, чтобы подготовить себе оправдание на тот день, когда я узнаю о ваших проступках... Любезный мой, бедный Эдмон! Вспомни наше детство; вспомни как мы, выслушав батюшкины наставления, давали друг другу обещания быть честными людьми и добрыми христианами; вспомни нашу милую матушку — сколько раз она говорила о том, как радостно будет ей видеть, когда мы подрастем, наши успехи в жизни и в то же время наше стремление к добру. И если мне позволительно думать, что и я занимаю в твоем сердце какое-то место, — вспомни обо мне, о своем старшом, который любит тебя и дорожит твоею честью, благополучием, добронравием и чистотой веры, как своими собственными. О, как мне будет прискорбно, если твои беды, твои заблуждения... Вот, братец, слеза скатилась из моих глаз... Боже, как она горька!.. Мари-Жанна, моя жена, которая приходится тебе сестрою, и любит тебя как если бы была твоей единокровной, каждодневно, друг мой, молится о тебе. Это меня утешает. Она такая добрая! Господь внимает молениям добрых, которые обращаются к нему с сердечной непосредственностью. Бесценная женщина, она любит тебя как мать... А детки наши, друг мой, уже начинают копошиться вокруг нас и порою один вид их отвлекает меня от всех огорчении... Зато, Эдмон, бывает и так, чт'о мысль о детях еще более обостряет горе! Ребятишки напоминают мне о детстве и я думаю: «Вот такими же были и мы с братьями; Эдмон был такой, как его крестник, — а теперь мы разлучены!..» И сердце мое содрогается, на глаза набегают слезы... Что касается Бертрана и Жорже, то им живется хорошо, у них славные жены... Скажу тебе кстати, что Эдмэ с отцом на прошлой неделе приезжали к нам в гости. До чего хороший, почтенный человек папаша Сервинье! А если бы ты видел как Эдмэ льнет к Мари-Жанне и как Мари-Жанна отвечает ей взаимностью! Жена говорила мне: «Этой милой и доброй сестрицей мы обязаны Эдмону; ведь это он подарил нам ее, но его-то кто нам вернет?..» Они очень хорошо отзывались о тебе, просто удивительно, как тебя все любят и сожалеют о твоем отсутствии! Кажется, нет для них большей радости, как видеть тебя... Любезный Эдмон, здесь чувства — искренние; в городе, говорят, они всегда обманчивы. Знаю, тебя будут любить повсюду, но мне сдается, что дружба злых, бесчестных людей — тот же яд; это все равно, что дружба кошачья — под ласковой лапкой всегда скрыты когти. Посему настоятельно советую тебе крайнюю осторожность как в отношении нашей сестры, так и в отношении самого себя. Сейчас спокойствие всего семейства зависит от вас двоих.

ПИСЬМО CXV

ОТ ЭДМОНА К ГОДЭ

Юрсюль соглашается на побег

Ах, друг мой! Что со мною теперь станется! Юрсюль и Лагуаш скрылись... Негодяй соблазнил сестру, похитил ее... или, вернее, она сама предалась ему... Безрассудная девушка! Сумасбродка и хуже того — обманщица! Как она меня дурачила, притворяясь будто слушается моих советов и благосклонно принимает ухаживания маркиза! Мы оба злы на нее и возмущены ее недостойным выбором. Но это еще не все: как сказать родителям о таком несчастьи? Боже! Сколько посыплется упреков! Но можно ли было предполагать что-либо подобное? Девушка разумная, скромная, состоявшая в постоянной переписке с госпожой Парангон!.. Мы разыскиваем ее: маркиз исхлопотал официальные полномочия и я не сомневаюсь, что беглецов вскоре задержат. Но... но этим зло еще далеко не будет искуплено. Жду от тебя ответа, друг мой, или твоего приезда... Госпожа Канон рвет и мечет; меня она упрекает в том, что подавал дурной пример, что я без ее ведома сватал сестру, притом сватал неудачно, и несет всякий вздор. Будто все это и погубило сестру. А погубила ее — любовь! О