Хроника моей жизни - Савва (Тихомиров)

ни той, ни другой стороны… Признаюсь, я до сих пор порядком не могу взять себе в толк, как можно делить по категориям – на приверженцев и противников – слушателей диспута до его окончания?!. Зачем предрешать то, что должен решить диспут? Но здесь такова логика во всем… Так, например, католическая партия, идучи на диспут, запаслась довольно увесистыми палками, вероятно, с целию придать больше силы своим доводам, но полиция, заметив эти аргументы, попросила оставить их в передней. Диспут был весьма интересен. Теперь для меня понятно, почему древние греки и римляне, оставляя театр и цирк, шли слушать своих ораторов. Здесь истина ни при чем, и не тот побеждает, на чьей она стороне; побеждает красноречие!.. Католики далеко отстали в этом отношении от протестантов, а мы – от тех и других. Для библиотеки Вашего преосвященства препровождаю один экземпляр речей, говоренных на диспуте[347]. Отец диакон, при некотором сотрудничестве с моей стороны, намеревается также перевести и эту книжицу – в тех видах, что распространение ее в русском переводе было бы весьма полезно в Западном и Юго-Западном нашем крае.

Из писем к моим родным Вашему преосвященству известно, что в конце истекшего года я совершил поездку в Неаполь. С тех пор прошло довольно времени, и я боюсь, что теперь рассказ мой будет не так жив и выйдет гораздо бледнее.

Мы оставили Рим в 6 часов утра. Пред глазами нашими была самая грустная картина: среди необработанных полей, мизерных виноградников и запущенных садов торчали развалины каких-то древних зданий, напоминая о том, что здесь когда-то была жизнь… Кто заел ее? Кто превратил в пустыню этот благодатный край? Почему над Геркуланом, засыпанным пеплом Везувия, вырос целый город, а на здешних развалинах даже полевой цветок не раскрывает своей почки? Великая китайская стена древнее базилики святого Петра: что же из этого? Картина почти мгновенно переменилась, когда мы проехали границу бывших папских владений: тщательно возделанные виноградники, хорошо устроенные сады – с оливковыми, тутовыми, миндальными и иными деревьями – окаймляли наш путь. В стороне виднелись приветливые виллы, домики фермеров были чище, даже вино не так кисло… Хорошо! Несравненно лучше, чем в Риме и его окрестностях; но не настолько хорошо, чтобы можно было удовлетвориться и не пожелать многого и очень многого… Какая-то мертвенность во всем, отсутствие новой струи жизни, забитость, апатия, неряшество и грязь истинно классическая! Поверите ли, Ваше преосвященство, что, прожив три месяца в Италии, я еще не слышал песни, не видел беззаботно играющих детей. Вокруг меня не живые люди, а мраморные статуи, сошедшие со своих античных пьедесталов. Некоторые признаки жизни они обнаруживают только при виде денег… да и эту отрасль человеческих отношений позаботились лишить всей прелести ее поэзии. Изверились они друг в друге настолько, что не доверяют ближнему ни в чем, ни на волос, ни на одну копейку. Примерно, у меня слуга; я посылаю его на гривенник купить мне фруктов и тут же беру с него расписку в том, что он получил от меня гривенник; иначе он поставит мне этот гривенник в счет в конце недели или в конце месяца; того же самого слугу я посылаю с запиской к знакомому, и в конце недели в счете значится: снесена записка – 10 сольдов, т. е. 15-ть наших копеек, так как, нанимая слугу, я забыл договориться, что он обязуется носить также и мои записки. Затем, покупая в лавке десть почтовой бумаги, беру расписку; расплачиваясь на улице с извозчиком, подзываю городового и прошу его быть свидетелем того, что я расплатился, и т. д. Что это такое? Это ли плоды цивилизации?! Да на что после этого дана человеку совесть?!. Как это мерзко, гадко! Недостает только того, чтобы невеста, награждая своего жениха первым девственным поцелуем, потребовала в этом от него расписки!!! А впрочем, кто их знает? Может быть, и это между ними водится…

Начинало уже смеркаться, когда мы подъехали к Неаполю. Везувия нельзя было видеть, так как весь он был покрыт туманом. Мы остановились в лучшей гостинице. Переодевшись наскоро, я отправился по делам; отыскал нашего консула, к которому имел бумаги; по счастливой случайности у него встретил настоятеля местной греческой церкви; представился министру двора его высочества и получил все нужные приказания: 28 числа великому князю угодно было слушать обедню, а 29 молебен новому лету. Все сие было выполнено нами исправно, чинно, без признаков замешательства, робости и тому подобное. Великий князь остался вполне доволен и принял меня не один, а вместе с великою княгинею весьма милостиво: усадил, осведомлялся о прежней моей службе, много расспрашивал о Китае и китайцах; великая княгиня высказала свое особенное удовольствие, когда я начал бранить Рим, римлян, их цинизм, неряшество, бестолковость, лень и тому подобное. Между прочим, узнавши о том, что в последнее время я служил в Витебске, великий князь заметил, что проездом видел Витебск, из окна вагона, и нашел его, т. е. Витебск, весьма мизерным (что весьма справедливо)… Затем великий князь изволил осведомиться, кто в Витебске губернатором, и когда я назвал Павла Яковлевича Ростовцева, его высочество начал о чем-то вполголоса разговаривать с великою княгинею, поминутно произнося имя Якова Ростовцева.

Церковь, в которой я служил, замечательна во многих отношениях. Замечательна прежде всего ее история. Основанная православными греками, она несколько веков процветала, о чем отчасти может свидетельствовать нынешнее ее благолепное состояние; потом ею завладели униаты-греки; наконец, когда нынешнее италианское правительство, по примеру других христолюбивых правительств, начало закрывать церкви господствующей религии, не касаясь иноверных, тогда униаты, чтобы спасти свою церковь от кассировки, отдали ее грекам православным; теперь же, когда гроза прошла, опять стараются отнять ее у православного архимандрита и его прихожан. Вторая особенность этой церкви заключается в том, что она в алтарной своей части представляет тот уродливый беспорядок, какой обыкновенно вносила уния в эту часть храма. Престол каменный, продолговатой формы, отодвинут от стены так мало, что нашим протодиаконам не пройти здесь ни за что; горнего места, таким образом, нет; на престоле – цибориум[348] в виде этажерочки, на которой по сторонам кладутся служебнички, поминальники, записочки памятные и иной хлам; царские двери есть: на одной половинке изображен святой Петр (sic!), на другой апостол Павел, но половинки эти не запираются, их заменяет завеса из парчи, поднимающаяся вверх складочками, наподобие шторы; вместо копия употребляется обыкновенный столовый ножик; покровец на чаше круглый, совершенно похожий на блюдечко; наконец, настоятель неапольской церкви перенял от униатов обычай служить на одной