Когда велит совесть. Культурные истоки Судебной реформы 1864 года в России - Татьяна Юрьевна Борисова

с тем, что «равные подсудимому сограждане» в отличие от судей-чиновников будут более беспристрастны. Гротовский предполагал, что их пристрастность может проявиться при обсуждении политических дел и дел печати. Обзор «политической» дискуссии студент Гротовский заканчивал решительным приговором несвоевременным мечтаниям: «Что же касается мнения, что можно судиться справедливо только судом равных, то можно на это ответить, что это в настоящее время осуществиться не может»[969].

Рядом с этим утверждением на полях – знак вопроса, поставленный экзаменатором, профессором Николаем Степановичем Таганцевым, уже тогда известным специалистом по уголовному праву. Поскольку пометы крайне редко встречаются на страницах студенческих диссертаций, можно предположить, что эта нечастая реакция обозначала раздражение профессора тем, как выпускник повторял распространенное клише о неприменимости суда присяжных в России. Эта деталь отсылает нас к событиям двадцатилетней давности, описанным в первой главе, когда такой же вопросительный знак стоял напротив утверждений о несвоевременности суда присяжных выпускника-правоведа Аксакова в 1842 году[970]. (Отметим, что через несколько лет, летом 1867-го, сам профессор Таганцев, равно как и декан факультета Чебышев-Дмитриев и еще 37 сотрудников университета, будут внесены в списки присяжных столицы[971].)

Студент Гротовский пояснял, что вердикт присяжных должен основываться только на «нравственном убеждении», сформированном после бесстрастной оценки доказательств. Поэтому присяжные должны быть «умственно развитыми» и «обладать хорошими качествами характера», такими как:

1. Беспристрастие и справедливость для всех без различия. Не должны иметь влияния на вердикт присяжных ни политические убеждения, ни исповедание, ни общественное положение подсудимого.

2. Отвага не только перед лицом правительства, но также перед страстями общественного мнения, перед угрозами партий и соучастниками в преступлении.

3. Наконец требуется твердость и постоянство в мнениях. Слабость характера ведет к злоупотреблениям и к уничтожению силы и влияния Закона[972].

Эти качества вполне соотносились с требованиями «совершеннолетия личности», которые, как рассматривалось в пятой главе, выдвигал Кавелин в своей концепции «юридического быта»[973]. Но кто на практике мог обладать такими качествами и по какой процедуре нужно было составлять списки присяжных? Отвечая на эти вопросы, Гротовский снова спешил отмежеваться от «политики» и обличал «радикалов». Он отвергал возможность вносить в списки присяжных всех без исключения пригодных, «самостоятельного характера и безукоризненного поведения граждан». Напротив, он выступал за то, чтобы составлять списки на основе имущественного ценза, сетуя, что вводить списки по умственному развитию трудновыполнимо.

В заключительной части своего сочинения Гротовский все же выражал оптимизм по поводу универсальной природы суда присяжных. Представление о ней он основывал на христианстве, благодаря которому стала развиваться идея уважения к личности, объявляемая им основанием суда присяжных. От уважения к личности он переходил к выводу о либеральном понимании государственного суверенитета:

Законы и учреждения настолько имеют значение, насколько вытекают из убеждений отдельных личностей, государство не дает права отдельным лицам, но напротив права отдельных лиц служат основанием прав Государства[974].

Помимо этих скорее риторических, чем серьезных теоретических положений в своей диссертации студент приводил общие места о пользе гражданской свободы, важным институтом которой часть публики считала суд присяжных[975]. Гражданская свобода при этом понималась как «средство пробуждения самостоятельности в народе»[976]. Вместе с тем выпускник подчеркивал вдохновляющий пример западного опыта, называя суд присяжных «учреждением, которое принесло на Западе столько пользы, смягчая строгость наказания или даже совершенно его устраняя».

В итоге в лице присяжных, по мнению Гротовского, торжествовала справедливость общественного мнения, все заблуждения которого должны быть исправлены гласностью:

Каждый присяжный, если приступает с известным приготовлением и глубоким знанием своих обязанностей, делается представителем общественного мнения. Ошибочность в суждениях, бывшая часто сопутником индивидуального мнения, исчезает под контролем общего мнения[977].

Мы так подробно остановились на диссертации Гротовского, потому что она являет собой набор типичных – старых и новых – представлений о суде присяжных. Уже со второй половины XVIII века сформировалось понятие об этом институте как об одном из полезных проявлений гражданской свободы, утвердившейся на прогрессивном Западе. В середине XIX века применение его в России стало связываться с вопросами о нравственном развитии личности. В результате в Петербурге передовая печать сформулировала на эти вопросы вполне оптимистический ответ[978]. «Развитые» люди в «развитых» регионах, отобранные с помощью ценза на роль присяжных, вполне подходили для разворачивания программы реформ под руководством специалистов, таких как юрист Квачевский, руководство которого мы рассматривали выше.

Реформы действительно привнесли в юридическое знание совершенно новое, практическое понимание. Вводившийся суд присяжных – суд по внутреннему убеждению – требовал от юристов последовательности в объяснении принципов своего суда по праву. Поэтому если до реформы Гротовский и другие студенты в своих диссертациях избегали отсылок к законам или судебным решениям и скорее выступали в «теоретическом» ключе, редко удосуживаясь ссылаться на ученые труды и даже на законы, то после 1864 года аргументация качественно изменилась. То же самое можно сказать и о докторских диссертациях в сфере права. До 1860-х годов компилятивные сочинения квазитеоретического характера проходили защиту, несмотря на редкие протесты[979].

Кандидаты прав о суде присяжных после Судебной реформы

После реформы качество диссертаций существенно изменилось в лучшую сторону. Прежние реферативные исторические описания или риторические декларации уже не соответствовали требуемой от юристов квалификации. Их темы стали разнообразнее, а количество диссертационных сочинений непосредственно о суде присяжных заметно выросло[980]. Судебные уставы и новые судебные учреждения, изданные с подробным изложением сопроводительных материалов и дискуссиями разработчиков, стали основой для исследования и полемики уже в дипломных сочинениях выпускников. Подобную заявку на новую самостоятельную аргументированную позицию юриста-профессионала мы видим в первой диссертации об институте суда присяжных в России после принятия Судебной реформы в 1864 году[981]. Ее автор, студент с польскими именем и фамилией – Болеслав Ольшамовский, – представил объемный труд, в котором проблематизировал взаимодействие по новым российским законам судей-профессионалов и присяжных заседателей.

Эта работа интересна тем, как ее полемический тон передает дух новизны и открытости судебных преобразований. Опираясь на западные юридические авторитеты, на Миттермайера и Бентама, а также на труды отечественных юристов Филиппова и Кистяковского, студент Ольшамовский подробно разобрал статьи законов о новых учреждениях и аргументацию законодателя. При этом он сравнивал положения Судебной реформы с французскими и британскими типами устройства суда присяжных и позволял себе суждения о справедливости, обоснованности и своевременности решений российского законодателя.

Первое, что бросается в глаза в работе выпускника, – это энтузиазм по поводу предполагаемого развития реформы. Ольшамовский писал: «когда суд присяжных окрепнет и более распространится