Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

основывалась только на том, что он существовал на польской территории, в отличие от Лондонского правительства, последнему было важно получить собственную территорию в Польше. Победа АК в Варшаве означала бы, что законным правительством государства является именно лондонское правительство, так как, наряду с преемственностью власти от довоенных властей, его представители утвердились бы в столице. Для Сталина и Молотова это был бы сильный удар, так как они взяли курс на непризнание лондонского правительства и создание нового. Оно должно отличаться от лондонского «дружественностью» в отношении СССР, то есть готовностью выполнить советские территориальные требования и стать советским союзником в послевоенном мире.

26 июля Молотов подписал соглашение с Осубка-Моравским о том, что ПКНО является временной властью на освобождаемой польской территории.

30–31 июля советские войска подошли к предместью Варшавы Праге, но под ударами немцев вынуждены были перейти к обороне. Советское выступление выдохлось – ведь оно продолжалось на этом направлении целый месяц. Однако, узнав о приближении советских войск, командование АК во главе с Т. Комаровским назначило восстание на 1 августа. Это была крайне рискованная игра – отказываясь от непосредственного взаимодействия с советскими войсками, АК не могла знать об их планах.

Но при желании еще можно было договориться через Москву. Дело в том, что под давлением союзников Сталин все же согласился принять Миколайчика. 29 июля в Москву прибыла делегация польских эмигрантских властей, в которую входили председатель эмигрантского польского правительства С. Миколайчик, председатель Национального совета С. Грабский и министр иностранных дел Т. Ромер. Молотов принял делегацию только вечером 31 июля, когда до начала восстания оставалось меньше суток. Но и тогда еще Миколайчик мог бы дать отбой по радио, если бы к такому решению его привели результаты переговоров.

Миколайчик заявил: «Польское правительство обдумывало план генерального восстания в Варшаве и хотело просить Советское правительство о бомбардировке аэродромов около Варшавы». Эта советская запись, чистовой вариант которой был сделан, очевидно, уже после начала восстания, выглядит странно. Если бы речь шла о том, что польское правительство только «обдумывало» восстание, зачем просить о поддержке с воздуха прямо сейчас? Миколайчик явно говорил о событиях, которые начнутся вот-вот, и по поводу которых необходимо договориться о военном взаимодействии. И Молотов в принципе был не против такого обсуждения, сказав, что советским войскам «до Варшавы осталось всего лишь около 10 километров»[890]. Такая характеристика ситуации убеждала Миколайчика и его коллег, что все идет, как они задумали, и советские войска собираются вот-вот дойти до Варшавы. А Молотов не понял всю важность сообщения Миколайчика и не стал обсуждать его более подробно. Позднее он утверждал, что «ни Советское правительство, ни советское командование не знали о том, что готовится попытка взять Варшаву изнутри»[891]. Но Миколайчик обсуждал с ним эту тему. А ведь 31 июля еще можно было убедить польских гостей в том, что восстание нужно отложить, потому что в ближайшее время советские войска не собираются штурмовать Варшаву, и военного взаимодействия не получится.

В итоге восстание началось 1 августа в 17 часов. Повстанцы быстро установили контроль над центральными кварталами польской столицы. Но в городе и рядом с ним была сосредоточена сильная германская группировка. В условиях прекращения натиска со стороны Красной армии она обрушилась на восставших. Те отбивались стрелковым оружием и «коктейлями Молотова», которые, впрочем, почти случайно были названы его именем (вероятно во время советско-финляндской войны).

Сталин и Молотов приняли польскую делегацию 3 августа. Новости из Варшавы были оптимистичными, и советские лидеры обещали помочь повстанцам оружием. Большего, то есть скорейшего наступления на Варшаву, поляки пока не просили. Они рассчитывали, что Армия краева возьмет столицу и встретит советские войска у ее ворот в качестве равноправных партнеров. Так что самое время признать польское эмигрантское правительство в качестве законного представителя польского народа.

Миколайчик намеревался выехать в Варшаву, чтобы создать там правительство из партий, входивших в лондонский кабинет, а также коммунистов, о чем сообщил собеседникам в Кремле. Но Сталин напомнил, что у СССР есть официальные отношения только с ПКНО. Миколайчик обеспокоенно спросил, «должен ли он понимать это в том смысле, что польскому правительству в Лондоне закрыты все пути в Польшу». Сталин ответил польским гостям: «…раньше, чем вести переговоры с Миколайчиком, как главой польского правительства, хорошо было бы покончить с существованием двух правительств – одного в Лондоне, а другого в Хелме»[892]. Обе стороны были готовы к созданию объединенного правительства, но суть противоречия заключалась в том, на основе какого из двух имеющихся правительств оно будет создано. А это зависело от результатов Варшавского восстания.

Поскольку его исход был пока не ясен, Сталин и Молотов предложили Миколайчику договориться с Берутом, который прибыл в Москву во главе делегации ПКНО и был встречен с почетным караулом (Миколайчику такие почести не достались). Камнем преткновения на переговорах двух польских делегаций стало то, на основе какой конституции создавать новую польскую власть – демократической 1921 года или авторитарной 1935 года (Молотов в разговоре с Гарриманом назвал ее «фашистской конституцией»[893]). Легитимность лондонского правительства была основана на предвоенной конституции 1935 года, и, хотя Миколайчик был не против возвращения к конституции 1921 года в дальнейшем, пока он не мог от нее отказаться, что позволяло Беруту представлять лондонцев врагами демократии. И вообще, пока Миколайчик не согласится с предложениями ПКНО, оставлявшими лондонцам меньшинство мест в будущем правительстве, «у ПКНО не может быть уверенности в том, что Миколайчик поедет в Варшаву…»[894]

Сдержанное отношение советских руководителей к Варшавскому восстанию породило версию, что они специально остановили наступление на польскую столицу, чтобы дать немцам подавить повстанцев. Документы это не подтверждают – советское наступление к началу восстания действительно заглохло, и обсуждались сроки его возобновления. Жуков и Рокоссовский доложили Сталину, что это возможно только 25 августа[895]. Однако и в случае советского наступления в конце августа восстание можно было бы спасти. Но у Сталина были другие планы. Тем более, что в это время открылись прекрасные перспективы для продвижения на Балканах.

Миколайчик 9 августа просил Сталина о помощи Варшаве оружием. Сталин отвечал, что оружия не жалко, но «все это начинание с восстанием польской подпольной армии он считает нереальным делом», а взятие Варшавы силами Красной армии потребует времени[896].

Затем Молотов сообщил Керру, что советский офицер, посланный для связи с варшавянами, погиб. Хотя гибель связного в военное время – дело обычное, нового посылать не стали. Несмотря на то, что еще на Московском совещании 1943