Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

Сбивчиво, больше часа, торопясь и путаясь в мыслях, перескакивая с события на событие, открывал свою заблудившуюся душу Петр, и по мере проговаривания правых и неправых путей своих грехи его, словно налипшие комья грязи, растворялись слезами покаяния, и очищалось сердце и наполнялось радостью возвращения домой – к Отцу.

После исповеди отец Симеон проводил Петра на могилу матери. Потом долго пили чай в домике священника. От него же Петр и узнал, куда уехала его Сашенька.

– В Тамбов?.. – растерянно произнес он. – Почему в Тамбов?.. Я думал, она, может быть, поехала к отцу Валериану… Она оставила вам адрес?

Отец Симеон покачал головой.

– Где же теперь мне их искать…

Старец сочувственно посмотрел на Петра.

– Молитесь, Петр Николаевич. Богу все возможно. Не отчаивайтесь.

31

Князь Георгий Евгеньевич Львов, первый глава самого свободного и ответственного правительства на всем белом свете, через четыре месяца своей патриотической деятельности «во благо России», как и предвидел государь, подал в отставку. Еще раньше подали в отставку Гучков с Милюковым, отказавшись от власти (стоило свергать царя!). Впрочем, мавр сделал свое дело.

С большим трудом сторговав тощую мужицкую лошаденку, трясся теперь Георгий Евгеньевич в невеселых думах по бездорожью из Козельска в Оптину к знакомому старцу Анатолию просить совета и благословения на дальнейшее служение России. А состояло это служение в том, чтобы как-нибудь с Божьей помощью унять злостных большевиков и вернуть все на круги своя. Нет, ну конечно же не возвращаться к монархии, с этим покончено навсегда, а только к любезному сердцу Учредительному собранию, чтобы народ сам избрал по своей воле ту форму правления, которая ему, народу, люба и приятна.

Все, что свершилось от Февраля до Октября, казалось ему теперь некой сонной фантасмагорией. Осиянная благодатью «бескровная» непостижимым и совершенно не предвиденным их светлыми умами образом оборотилась сперва хаосом и безобразиями Совдепа, а теперь и полным леденящего ужаса звериным оскалом ленинско-троцкого оседлания расхристанной демократическими свободами страны. Разнузданный народ (князь не утруждал себя размышлениями о том, кто и зачем его разнуздал), это стадо диких зверей и варваров смело власть лучших людей России, растоптав в грязи и крови все светлые идеалы прогрессивного человечества, докатившиеся было наконец до отсталой России и тут же, похоже, и приказавшие долго жить. Нет, никак не удавалось умным людям понять Россию умом. И русская интеллигенция, узрев плоды своих столетних заклятий о революции, с отвращением и ужасом отвернулась от воплотившейся в реальность своей вековой мечты. Запретное яблоко оказалось смертоносным. Мечтания нужно было срочно… о, не осудить, как предлагали еще после Первой русской, пробной революции некоторые «веховские» отщепенцы из священного ордена русской интеллигенции, но направить их на новый объект ненависти. Вместо монархии им закономерно стал большевизм. Ну и, конечно, богоносец, на глазах народолюбцев превратившийся в рогатоносца.

В прежние времена Георгий Евгеньевич непременно разговорился бы с возницей, расспросив его о житье-бытье и поинтересовавшись, как местные крестьяне относятся к учению социалистов о правах и свободах граждан, каких партийных взглядов придерживаются мужички и не созрели ли они еще до пожелания республики вместо батюшки-царя.

Но теперь он глухо молчал и рад был, что и мужик его тоже не беспокоит, не донимает своими глупостями: вправду ли говорят, что Ленин – германский шпион и зачем еврей Троцкий пожаловал из Америки в Святую Русь?

Оптина, как и вся страна, голодала. Шли слухи, что монастырь доживает последние дни, и Георгий Евгеньевич поспешал напоследок увидеться с батюшкой.

Старец Анатолий принял его на крыльце, не пригласив в хибарку и давая, очевидно, понять кратковременность свидания.

– Ну что, княже, вышло по-вашему… – промолвил он надтреснутым, болящим голосом.

Георгий Евгеньевич исподлобья взглянул на старца, ответил с надрывом:

– Нет, батюшка, не по-нашему!

– Верно вы говорите, княже. Не по вашей воле вышло, но по Божией.

– По Божией?! – Кроткие глаза толстовского непротивленца и масонского послушника блеснули гневом. – Что это вы говорите, батюшка? Ленин, Троцкий – по воле Божией?! Никто из нас не хотел такой революции!

– Вот и выходит, князь Георгий Евгеньевич, что не по вашей воле, я и говорю, – невозмутимо продолжал старец.

– Разве Господь за бунт?! За разрушение православной России?

– Опять верно рассуждаете. «Не прикасайтесь к помазанным Моим». Как же вы говорите, что за бунт?.. А теперь извольте испить чашу… Ох, княже, княже, великий на нас грех. Как отмаливать будем, не ведаю…

– Неспособность бывшего государя… в столь ответственный час… довести войну до победного конца… вынудили общественные силы страны… искать средства… искать выход…

– В цареубийстве, – закончил старец.

– Но… царь… жив… ему ничто не угрожает…

Старец пристально посмотрел на князя и ничего не сказал.

– Были испробованы все средства! – горячо заговорил Львов. – Царю много раз говорили… указывали… умоляли… прекратить политику исполнения воли темных сил в лице Александры Федоровны и Распутина; все тщетно! Мы видели ясно: царь слаб, слеп и глух, Господь лишил его разума. Монархия катится в пропасть, а вместе с ней – все мы, русский народ! Который три года проливает кровь на фронтах! Он спросит с царя, но Он спросит и с нас, Своих представителей! Где были вы? Соль земли русской? Как смели вы допустить погибель русской земли? Если монарх ведет к гибели свой народ, то я… мы все… да, мы против такого монарха. Это мнение всей общественности. Всей страны. И если стоит выбор: Россия или Николай Второй, – то я… да, я за Россию и против Николая! Это я и на Страшном Суде не постыжусь сказать. Россия, батюшка, выше царя! – Князь кончил. Его глаза приобрели обычную кротость, и он невинно взглянул на отца Анатолия.

– Что ж, – вздохнул старец. – «Если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, грех остается на вас». – И, помолчав, словно прислушиваясь к чему-то потаенному в себе, тихо добавил: – Судьба царя – судьба России… Радоваться будет царь – радоваться будет и Россия, заплачет царь – заплачет и Россия. А не будет царя – не будет и России. Как человек с отрезанной головой уже не человек, а только труп смердящий, так и Россия без царя будет трупом смердящим… Говорю это вам, княже, и не постыжусь сказать то же на Страшном Суде Божием. – Отец Анатолий поклонился и повернулся уйти.

«Ничего не понимает батюшка в политике… напрасно и ехал… – думал князь Георгий Евгеньевич, стоя на крыльце хибарки. – Ну а все же благословение надобно взять, так-то оно вернее…» И закричал вслед:

– Батюшка! Отец Анатолий! Благословите раба Божьего