Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

в периоде организации, и все зависит от качества продукта, себестоимости и сбыта. Насколько завод благоустроен, они судить не могут. Во всяком случае, этот завод, если бы даже понес убыток, то никоим образом он не повел бы к разорению Мисожникова, что они заключают из расходов на аренду завода, содержание служебного персонала и прочего.

Петровский как будто вполне удовлетворился приведенным заключением и ничего иного не ожидал.

— Суд, — сказал он, — считает данный вопрос совершенно разъясненным и исчерпанным.

Затем начались нелепые обсуждения и допрос о страховании завода и товаров. Здание и оборудование были застрахованы Паршиным как собственником, но расходы по страхованию нес Мисожников. Завод был застрахован в 55 000 рублей. Мисожников, как сведущий человек, усмотрел, что в 15 000 рублей застрахованы части завода, не могущие сгореть, как фундамент, водопровод и канализация (спуск отработанных вод в речку), почему с согласия Паршина он уменьшил страхование на 10 000 рублей. Петровский вцепился в это обстоятельство, и затем страхование товаров «в оборот» на 75 000 рублей окончательно его «заело», и начался допрос-пытка.

— Значит, товара у вас было — вы сами признаете — на шестнадцать тысяч пятьсот рублей, а застраховали в семьдесят пять тысяч рублей.

Мы объясняли, доказывали, и я опять прибег к заключению сведущих людей, агентов страховых обществ во Владикавказе, которые вдолбили Петровскому, что значит страхование товаров в оборот и как считаются в этом случае после пожара убытки. Тут обнаружилось скверное обстоятельство для Кузнецова. Он получил до пожара за товар 3750 рублей, которые не заприходовал и показал на эту сумму товар сгоревшим.

Когда я вспоминаю, как Петровский вел дело Мисожникова, то вижу, что у большевиков процессы проходят в таких же условиях.

На третий день начался допрос свидетелей. По заведенному обычаю, туземцы заявили:

— Переводчик нада, нэ понимай русски.

Все они хорошо понимали по-русски и свободно объяснялись, но всегда считали лучше не говорить по-русски. В случае недоразумений скажет:

— Я этого не говорил, меня не понял переводчик.

Затем свидетель выигрывает время для ответа. По большей части такие «свидетели» идут в суд «помогать приятелю» или «топить врага». Присяге, данной через председателя, они не придают значения. Лгут, измышляют, хитрят, и местный суд это учитывает. При судах имеются «присяжные переводчики», которые числятся на службе, носят мундир и в процессе зачастую «играют роль» — ведут показания свидетелей в угодном им духе. Были случаи подкупа переводчиков. Мзду они вообще получают часто и, как говорят, «выправил показание».

Иногда происходят анекдотические истории. Спросят свидетеля, где он был в то время, когда началась ссора между N и Z. Переводчик вопрошает. Свидетель отвечает двумя словами:

— Анерхе коскане.

Переводчик, обычно сильно акцентируя:

— Он гаварит, что вышел из дому своему, но было еще очень рано, и он хадил потыхонько. Он гаварит, что подходил к дому Абабукир, услышал, будто громко гаварат. Он гаварит… — и если его не остановить, то суд услышит защиту или обвинение, хорошо разработанную.

Петровский во время перерыва подошел к нам, адвокатам, и по поводу переводчиков сказал:

— Вот это зло неискоренимое: лгут свидетели, сочиняют переводчики — замучаешься с этими подлецами.

Два дня допрашивали «азиатов». Лейтмотив показаний: Кузнецов говорил, что надо сжечь завод. Одни видели, как начался пожар. О Мисожникове ни слова. Его никто не знал, и дел с ним не имели. Оказалось, между прочим, что когда Паршин лично вел дело, то однажды ночью начался пожар, который потушили скоро. Это событие заняло много времени для расспросов.

Петровский защитникам Кузнецова и Колобова:

— Вы хотите доказать, что и Паршин пытался поджечь завод. Какое же это имеет значение для данного дела?

Тогда я даю объяснение:

— Защита не обвиняет Паршина, а устанавливает возможности «самозагорания в сушилке крахмала», о чем будет впереди речь.

Петровский с усмешечкой:

— Что же, приготовлены ученые химики, которые дадут заключение, что и без поливки керосином произошел пожар? Любопытно послушать.

Были показания уличающие. Так, Колобов любезничал с девчатами, работавшими в сушилке. Они (две) иногда оставались ночевать на заводе, и в день пожара Колобов сказал:

— Не ночуйте вы на паршивом заводе! Еще сгорите.

Странно было, что, когда начался пожар, часов в одиннадцать ночи, Кузнецов и Колобов не спали, были одеты. Но вместе с тем и главный свидетель по делу, ставленник Паршина на заводе, заведовавший выделкой крахмала, тоже не спал. Он не только тотчас вышел из помещения при заводе, где жил, но [и] вынес чемодан со своими вещами. Он показал, что всегда был готов к пожару, ибо поведение Кузнецова, его пьяные речи, осуждение порядков на заводе и частые мечты о возможности пожара были явно подозрительны.

Утром в день пожара Мисожников был у своего друга, живущего верстах в десяти от завода, но на завод не заезжал, а Кузнецов тоже приехал к Мисожникову, говорил с ним и проводил до встречного поезда. Это событие было непонятно. Мисожников объяснил, что он должен был посетить своего друга, поговорить по делу о свиноводстве при заводе, и вызвал туда Кузнецова, чтобы не терял времени заездом на завод. Допрошенный друг (забыл фамилию) дал неопределенное показание, плохо помнил, о чем говорили, и совершенно забыл, приезжал ли Кузнецов.

Подозрительна была покупка керосина, когда таковой еще имелся, но Кузнецов объяснил, что необходимо было чинить ржавые части машин и это собирались делать на следующий день. Но никто этого не подтвердил.

Паршин с Кузнецовым сильно враждовали, как выяснилось, из-за воспитанницы Паршина, с которой он сожительствовал, хотя был лет на сорок старше ее. Она служила конторщицей на заводе, но Паршин хотел увезти ее в Ростов. Молодцеватый Кузнецов, ухарь и балагур, отбил девицу у Паршина, и на почве ревности возникли большие ссоры и ненависть. Кузнецов выпивал и однажды пригрозил Паршину, сказав:

— Чего шляешься здесь? Клашу (Клавдия) не получишь. Видишь? — показал он левый кулак. — Смажу — месяца на три сляжешь, а угощу правым — прямым поездом поедешь к прародителям.

Зловещий свидетель (забыл его фамилию) — бывший служащий Паршина, оставшийся на службе у Мисожникова. По его словам, он не сомневался в том, что завод обречен на гибель, и горел завод два раза, и начинался [пожар] в том же месте. Завод душил Паршина, а потом Мисожникова. Этому свидетелю защита уделила много внимания, и временами являлось убеждение, что если был злой умысел, то поджигателем являлся этот «страшный человек с пустыми глазами», одинокий, всем чужой, ни с кем не общавшийся, всех презирающий, и особенно Паршина. Прижатый допросами, он сказал:

— Мне невыгодно было, чтобы завод сгорел. Я получал жалованье, почему я следил за безопасностью. Я отстоял первый пожар, да и второй, благодаря мне, не уничтожил завод. Но ведь и