Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

добрый знакомый. Встретились дружно, решили вместе пообедать. Слушавшееся дело было большое, дня на два. Защищали со мной трое местных поверенных. В составе суда был почетный мировой судья, фамилии его не расслышал. В два часа дня был объявлен перерыв, я зашел в судейскую комнату, где ко мне подошел почетный судья, сообщил, что судьи обедают у него и он просит меня запросто к обеду. Хозяин ушел раньше «распорядиться», а мы пошли все вместе. Зеленый назвал фамилию почетного судьи — Мисожников, местный делец, владелец чугунолитейного завода и большой любитель лошадей, содержит беговую конюшню, гостеприимный человек, хорошо угостит.

Дом Мисожникова — просторный особняк, прилично обставленный. Познакомились с супругой, вкусно поели, хорошо выпили. Зеленый «это дело» знал обстоятельно. Посидели приятно и решили зайти в гостиницу, где мы остановились, немного отдохнуть. Мисожников пошел проводить.

— А вы меня не узнали, — обратился он ко мне. — Прошло много лет. Вы мне когда-то помогли, когда я остался сиротой. Моим опекуном был Вионц.

Я вспомнил.

— Да, — продолжал Мисожников. — Когда мне исполнилось девятнадцать лет, я продал домик, расстался с милым смешным Вионцем. Попечителем моим был ныне покойный купец Сумцов. Через него продал домишко и в Ростов не возвращался. Служил на заводе в Екатеринодаре, крестился, женился. Моя жена из зажиточной семьи. Создал небольшой завод в Армавире, веду хлебное дело, состою председателем местного биржевого комитета, нажил средства, край богатый, дел много.

Порадовался успехам земляка и бывшего скромного клиента.

— Странно, что Вионц не говорил мне о ваших жизненных успехах.

— Он меня вычеркнул из своей памяти, — сказал Мисожников. — Ведь я крестился, и старый Вионц, вероятно, был глубоко потрясен этим «страшным событием», — улыбнулся Мисожников. — Я ему хотел поднести ценный подарок, но он категорически отказался, выругался, плюнул и сказал: «Я тебя больше не знаю, и ты меня забудь, счастья не найдешь». В Ростове бываю редко. Родных у меня никого не осталось и нет старых знакомых.

Бывал я в Армавире три-четыре раза в году, но с Мисожниковым не встречался.

В ноябре 1914 года ко мне пришла жена Мисожникова. Я ее не узнал — до того она осунулась и постарела. Нетрудно было догадаться, что она пришла ко мне не с обыкновенным судебным делом. Оказалось, что Мисожников сидит во Владикавказской тюрьме более восьми месяцев. Он, ее брат Кузнецов и служащий Колобов обвиняются в поджоге арендуемого крахмального завода с целью избавиться от убыточной аренды, в поджоге товаров с целью получения повышенных страховых убытков и в поджоге жилого помещения с целью уничтожить торговые книги и другие документы. Завод находился в округе Владикавказского суда, где не было суда присяжных заседателей. Председателем суда был некий Петровский, ставленник Щегловитова, малосведущий, ничтожный, выслуживающийся чиновник. Знал я его по недолгой его службе товарищем председателя в Ростовском суде, где он был до смешного слаб, председательствуя в делах с присяжными заседателями.

Чтобы иметь представление об этом господине, опишу его первое появление в заседании суда. Мы собрались в большом числе, чтобы увидеть вновь назначенного председательствующего. Вошел в зал заседания невзрачный человечек с ничтожным лицом. Как большинство людей маленького роста, он старался тянуться вверх. По наружному виду таких мелких фигурой людей именуют «шкаликом», «сусликом», «недоноском». Визгливо объявил заседание открытым и окинул [взглядом] скамью, на которой сидели присяжные поверенные и их помощники.

— Господин судебный пристав, — обратился дебютант, — сидящие присяжные поверенные явились по сегодняшнему делу?

— Нет, это места для господ присяжных поверенных.

Петровский:

— В суде нет мест для почетных гостей, и господа адвокаты могут занять места в публике, если им угодно. Потрудитесь очистить скамью.

Как член совета присяжных поверенных, я счел долгом вежливо объяснить, что со времени учреждения Ростовского суда, как и в других судах, отведены места для адвокатов, которые мы занимали.

Петровский:

— Прошу со мной не пререкаться и подчиниться моему распоряжению.

Мы не привыкли к такому обращению, почему шумно встали, кто-то громко сказал:

— Ну и тип!

Кто-то засмеялся, и все ушли из зала. Председатель суда был прекраснейший человек, Р. В. Самсон фон Гиммельштиерна. Пошел я к нему, рассказал. Рейнгольд Владимирович нахмурился:

— Этот господинчик, — сказал он, — по особому назначению, с ним будет возня.

Места наши отстояли, а Петровскому мы создали тяжелое существование. Мы протоколировали каждое его упущение, а их было много. Мы устанавливали его незнания процесса, подсиживали его, не прощали ему малейшего промаха, и все это проделывали деликатно, со ссылками на закон.

Петровский не унимался, и разгорелся скандал с влиятельным присяжным поверенным Севастьяновым, негласным председателем «Союза русского народа»[418]. Севастьянов мало практиковал, но обязанности свои защит по назначению точно исполнял. В день «казенной защиты» Севастьянов вел дело в гражданском отделении суда, почему немного замешкался и вошел в зал, когда судебный пристав докладывал, кто из вызываемых лиц по делу явился. Кроме Севастьянова защищали еще двое присяжных поверенных. Как только Севастьянов появился в зале и пробрался на место, Петровский спросил:

— Вы кто?

— Защитник такого-то, — спокойно ответил Севастьянов.

— Почему вы опоздали?

Севастьянов:

— Я не обязан отвечать на такой вопрос, который не имеет отношения к данному делу.

— Вы нарушаете порядок заседания, — крикнул Петровский.

— Нарушения порядка не произвожу, ибо тихо двигаюсь на свое место.

— Прошу не пререкаться со мной, иначе вынужден буду удалить вас из зала заседания.

— Что такое? — повысил голос гордый Севастьянов. — Меня удалить из зала?..

Петровский визгливо:

— Суд предлагает вам удалиться.

Севастьянов:

— Прошу занести в протокол, что председательствующий, не совещаясь с составом суда, без всякого повода удаляет меня, и занести также в точности весь мой разговор с председательствующим.

Севастьянов ушел. Дело пришлось отложить за отсутствием защитника, которого участвующие в деле защитники заменить не могли. Подсудимые пошумели. Севастьянов сейчас же подал мне заявление для передачи в совет о происшедшем и также заявление председателю суда. В совещательной комнате члены суда, как оказалось, не скрыли своего недовольства выходкой Петровского.

Недолго оставался у нас Петровский. Его назначили председателем Владикавказского суда, где, как мне передавали, он не злобствовал, угождая полоумному старшему председателю палаты Лагоде.

Познакомившись с делом Мисожникова, я убедился, что против него не было ни единой улики. Он очень редко бывал на заводе, которым всецело управлял Кузнецов, который, по словам некоторых свидетелей, говорил:

— Это не завод, а несчастье — хоть бы сгорел.

Один туземец показал:

— Сидел я на скамейке в саду во Владикавказе. Рядом сидели незнакомые мне люди, и один сказал: «Наш завод — разорение, его надо сжечь». А потом я узнал, что этот человек — Кузнецов.

Таких показаний было много. Приказчик Колобов, пьяный, вез со станции бидон с керосином. Свидетель спросил его:

— Что везешь?

Колобов ответил:

— Керосин, будем жечь завод.

Слабо установлено было, что завод