Последний маг Ренессанса - Сергей Эдуардович Цветков

произнесение над собою приговора. Это свидетельство очень важно для правильной обрисовки психологического портрета Бруно, который, по словам Ф. Йейтс, сочетал «постоянную саморекламу и хвастовство с искренним сознанием своей миссии». Смесь подобных, казалось бы, несоединимых свойств характера объясняется тем, что сила и убедительность «ноланской философии» покоилась не на научных методах, а утверждалась всецело личностью ее творца. Поэтому последний должен был не только заниматься самовосхвалениями, заявляя о наличии у себя таланта, мудрости, воли и проч. превосходных качеств, но также время от времени и публично проявлять их, без чего проповедуемое им герметическое откровение потеряло бы истинность прежде всего в его собственных глазах. Безусловно, Бруно изначально не стремился к мученическому венцу. Но проведенные в темнице годы, исполненные страданиями, раздумьями и борениями, в конце концов очистили его дух и придали силы следовать собственному учению о героическом энтузиазме.

Он не ошибся, когда предсказывал в одном из своих латинских стихотворений: «Храбро боролся я, думая, что победа достижима. Но телу было отказано в силе, присущей духу, и злой рок вместе с природой подавляли мои стремления… Я вижу, однако, что победа есть дело судьбы. Было во мне все-таки то, что могло быть при этих условиях и в чем не откажут мне будущие века, а именно: «страх смерти был чужд ему, скажут потомки, силой характера он обладал более чем кто-либо, и стоял выше всех наслаждений жизни в борьбе за истину». Силы мои были направлены на то, чтобы заслужить признание будущего».

Между отречением и смертью Бруно выбрал смерть и этим обеспечил моральное превосходство над своими судьями и палачами. Ибо в конечном счете просветленный Эон, маг и последователь Гермеса из мрака инквизиционной тюрьмы защищал человеческие свободу, достоинство, разум и любовь от посягательств церковных иерархов, забывших, что их религия учит об истине, которая делает людей свободными, и любви, что «никогда не перестает».

В конце сентября 1599 года ему дали на то, чтобы «образумиться», последние 40 дней. По их истечении Бруно твердо заявил, что об отречении не может быть и речи, поскольку он не знает, от чего ему отрекаться и в чем его обвиняют. Увещевания руководителей Конгрегации ни к чему не привели. Узник упорно твердил, что не говорил и не писал ничего еретического, а учение его было неверно истолковано.

20 января 1600 года состоялось заключительное заседание по делу Бруно. Климент VIII одобрил решение Конгрегации и постановил передать брата Джордано в руки светской власти, что означало смертную казнь. 9 февраля Бруно под охраной доставили во дворец великого инквизитора кардинала Мадручи, где в присутствии высшего клира и самых знаменитых теологов его заставили преклонить колено и выслушать приговор. Инквизиционный трибунал признал Бруно «изобличенным, тягчайшим, нераскаянным, непреклонным и упорным» еретиком. Подсудимый был извергнут из духовного сана и отлучен от Церкви. Книги его подлежали занесению в папский Индекс и публичному сожжению, а самого автора поручали светским властям, дабы те подвергли его «подобающей казни… и да будет она без пролития крови и членовредительства». Эта лицемерная формула скрывала удушливую гарь инквизиционного костра.

Бруно выслушал приговор со спокойствием человека, обретшего власть над судьбой. Лишь под конец он нарушил свое молчание, бросив в лицо своим судьям исторические слова:

– Быть может, вы с большим страхом произносите этот приговор, чем я его выслушиваю!

Из дворца Мадручи Бруно отвезли в городскую тюрьму. Конгрегация еще не теряла надежды, что близость мучительной казни заставит его пойти на попятную. Но Бруно и теперь не отрекся, заявив: «Я умираю мучеником добровольно и знаю, что моя душа с последним вздохом вознесется в рай».

Казнь была назначена на 17 февраля. В этот день Климент VIII праздновал свой юбилей. Ожидалось большое праздничное богослужение, перед началом которого, по слову папы, нужно было воздать хвалу Господу святым делом —осуждением и сожжением еретиков.

Под утро, при свете факелов, Бруно привезли на Кампо ди Фьори (Площадь цветов). Руки его были связаны за спиной, во рту торчал кляп. Когда под его ногами развели костер, доминиканский монах протянул ему распятие. Однако Ноланец отвернулся и возвел глаза к небу. За все время, пока его фигура не исчезла в пламени костра, он не издал ни одного стона.

Пепел еретика собрали и бросили в Тибр.

Гаспар Шопп, вернувшись домой с места казни, тотчас же отослал своему другу письменный отчет обо всем виденном, найдя случай блеснуть остроумием: по его словам, огонь «перенес Бруно в те миры, которые он выдумал».

P. S.

Смертельный удар учению Бруно нанесла не инквизиция, а филология. В 1614 году швейцарский филолог-грецист Исаак де Казобон обнаружил в герметических текстах отголоски диалогов Платона, библейской Книги Бытия, Евангелия от Иоанна, «Послания к Римлянам» апостола Павла и сочинений многих раннехристианских авторов, из чего неопровержимо следовало, что трактаты Герметического свода были написаны не древнеегипетским жрецом, а гностическими авторами христианской эпохи. В свете этого факта призывы Бруно вернуться к «древней религии египтян» потеряли всякий смысл. «Философия рассвета» обернулась закатом ренессансной магии.

Примечания

1

В XVI веке в постоянно пополняемый «Индекс запрещенных книг» были внесены сочинения Данте, Боккаччо, Поджо Браччолини, Лоренцо Балла, Бонавентуры Деперье, Франсуа Рабле, Томаса Мюнцера, Ульриха фон Гуттена, Корнелия Агриппы Неттесгеймского, Эразма Роттердамского, Яна Гуса, Мигеля Сервета, Никколо Макиавелли и других мыслителей и религиозных деятелей.

2

Современники Бруно, напротив, испытывали весьма противоречивые чувства при знакомстве с его сочинениями. Здесь уместно вспомнить признание Иоганна Кеплера о головокружении и тайном ужасе, которые вызывала у него бруновская вселенная, «где нет ни центра, ни начала, ни конца…».

3

Впоследствии эта тема тоже всплыла на допросах Бруно:

«Спрошенный: – Восхвалял ли какого-либо еретика или еретических государей, поскольку прожил так много времени в их обществе? За что именно восхвалял и с какими намерениями?

Ответил: – Я восхвалял многих еретиков, как и еретических государей. Но восхвалял не за то, что они – еретики, а исключительно за добродетель, которая была им свойственна. И я не хвалил их никогда как религиозных и благочестивых, не пользовался какими-либо подобными религиозными терминами. В частности, в своей книге «О причине, начале и едином» я восхваляю королеву Англии и называю ее божественной, но присваиваю это наименование не в качестве религиозного атрибута, а в виде известного рода эпитета, подобно тому как древние имели обыкновение давать их государям. Такой обычай существует в Англии, где я находился, когда писал эту книгу; там обычно дают королеве титул «божественная».