Последний маг Ренессанса - Сергей Эдуардович Цветков

Но Бруно смело вернул герметическую магию к ее языческим истокам. Целенаправленно и последовательно он пытался возродить «солнечную» религию египтян – религию разума, уничтоженную христианской Церковью. И если для других учителей герметической мудрости XV—XVI веков историческая победа христианства над язычеством означала «очищение» и развитие древнего герметизма, то Бруно видел в этом обстоятельстве «торжество зверя» и сочувственно цитировал Плач из «Асклепия», толкуя его как пророчество неизбежного крушения христианства, чья богословская тьма временно поглотила свет истинного Солнца:

«Разве ты не знаешь, о Асклепий, что Египет – подобие неба?… Но увы! Придет время, когда станут думать, будто Египет тщетно был верным поклонником божества: ибо божество, переселившись на небо, оставит Египет пустынным… О Египет, Египет! только сказки останутся от твоей религии, сказки также невероятные для грядущих поколений, у коих не будет ничего, что поведало бы им о твоих благочестивых деяниях, кроме письмен, высеченных на камнях… Тьма возобладает над светом, смерть станут считать полезнее жизни, никто не поднимет очей своих к небу, на религиозного человека будут смотреть как на безумца, неблагочестивого станут считать благоразумным, необузданного – сильным, злейшего —добрым. И – поверишь ли мне? – даже смертную казнь определят тому, кто будет исповедовать религию разума… Но не сомневайся, Асклепий, ибо после того, как исполнится все это, Господь и Отец Бог, управитель мира, всемогущий Промыслитель… несомненно положит конец этому позору и воззовет мир к древнему виду».

Себя Бруно видео проповедником и предводителем мировоззренческой революции по замене христианства «магической религией» герметизма, этого синтеза сердца и разума (в одном из своих диалогов он называет четырех наставников в истинной религии – Любовь, Магия, Искусство, Наука). Он отлично знал, чем ему грозили подобные замыслы и свободно выбрал свой удел.

Годы странствий

Первое время после бегства из Рима Бруно колесил по городам Северной Италии. В Падуе знакомые доминиканские монахи убедили его снова надеть монашеское облачение (бегство из монастыря само по себе не считалось большим преступлением – около 40 000 итальянских монахов жило тогда вне монастырских стен). Послушав их совета, Бруно облачился в белую рясу с омофором, в каковом одеянии через Милан, Турин и Шамбери перебрался еще дальше на север – в кальвинистскую Женеву. Здесь, однако, ему посоветовали сменить монашескую одежду на светский костюм.

Спасаясь от преследований инквизиции, он попал в город, где малейшее отклонение от реформаторской доктрины жестоко каралось государственной властью. Статуты Женевского университета, принявшего опального изгнанника в свои стены, предписывали участникам богословских диспутов «воздерживаться от ложных учений, опасных умствований, суетного любопытства и трактовать предмет спора благочестиво и религиозно». Но Бруно, отринувший не католицизм, а христианское мировоззрение в целом, конечно, не смог удержаться в очерченных рамках. Едва обжившись на новом месте, он осмелился выступить с публичной критикой лекций ректора университета Антуана Делафе, за что был арестован и впервые в его жизни заключен в тюрьму, впрочем, ненадолго. Городские власти подвергли его отлучению от церкви, после чего выпустили на свободу. Уехав из Женевы, Бруно не забыл, как кальвинисты обращаются со свободой мысли, и с тех пор называл их не реформаторами, а деформаторами католицизма. В своем сочинении «Изгнание торжествующего зверя» (под которым подразумевалась христианская Церковь и шире – все пороки, «кои обычно одерживают верх и попирают божественное начало в нас») Бруно вложил в уста Момуса, бога иронии и насмешки, следующую инвективу против кальвинистов: «Да искоренит герой будущего эту глупую секту педантов, которые не творя никаких добрых дел, предписываемых божественным законом и природою, мнят себя избранниками Бога только потому, что утверждают, будто спасение зависит не от добрых или злых дел, а лишь от веры в букву их катехизиса».

В августе 1578 года Бруно приехал в Тулузу, куда его привлекла слава местного университета, который посещало 10 000 слушателей. Все они вели почти монашескую жизнь. «Студенты университета, —свидетельствует хронист, – вставали в четыре часа утра, слушали обедню, а в пять сидели уже в аудиториях с тетрадями и свечами в руках». Изучаемые темы соответствовали их образу жизни. Наибольший интерес учащихся вызывал вопрос о душе. Когда один профессор позволил себе слишком долго разглагольствовать о других предметах, студенты прервали лекцию дружным криком: «Anima, animal!» («Говори о душе, скотина!»).

Заняв освободившуюся вакансию на кафедре философии, Бруно быстро навлек на себя гнев университетских коллег, строго придерживавшихся аристотелизма и схоластической традиции. Официального преследования против него никто не возбуждал, однако враги Ноланца сделали его жизнь в университете невыносимой. «Повсюду я подвергался ненависти, брани и оскорблениям, даже не без опасности для жизни, от грубой и бессмысленной черни, побуждаемой скопищем увенчанных степенями отцов невежества», – вспоминал он позднее. В конце концов открытая травля и вновь вспыхнувшая на юге Франции гугенотская война побудили Бруно проститься с университетом и отправиться в Париж (1581). С собой он увозил полученные в Тулузе диплом доктора и звание ординарного профессора философии.

Авторитет Сорбонны стоял тогда необычайно высоко: решения ее богословского факультета приравнивались к постановлениям церковных соборов. Ни докторский диплом Бруно, ни заявленная тема его курса лекций (формально это были комментарии к разделу «Свода богословия» Фомы Аквинского о 30 атрибутах Бога, а по существу – опровержение томизма) не вызвали подозрений у руководства университета. Впрочем, от предложенной ему ординарной профессуры Бруно отказался, чтобы не связывать себя обязанностью присутствовать на церковных службах.

Чтения Бруно в Париже имели большой успех. У него появились первые ученики и почитатели, которые донесли до нас некоторые привычки своего учителя. По их словам, Бруно имел обыкновение читать лекции, стоя на одной ноге, а «думал и диктовал так скоро, что перья едва могли поспевать за ним, – таков он был по быстроте своего ума и великой способности к мышлению». Близкие друзья знали его и с другой стороны: «Он отличный товарищ, эпикуреец по образу жизни».

В Париже Бруно издал две свои книги – «О тенях идей» и «Песнь Цирцеи» – его первые сочинения по магическому искусству памяти. Эти трактаты привлекли внимание короля Генриха III, выказывавшего неподдельный интерес к герметизму и магии. Бруно была пожалована должность придворного чтеца.

Однако, несмотря на королевское расположение, в начале 1583 года он оставил Францию, имея в кармане рекомендательное письмо от Генриха III к французскому послу в Лондоне Мишелю де Кастельно де Мовиссьеру. Как объяснял сам Бруно, его отъезд был вызван волнениями, связанными с обострением гражданской войны во Франции. По всей вероятности, он увидел, что позиции Католической лиги в Париже с