Военная знать ранней Византии - Евгений Павлович Глушанин

href="ch2-112.xhtml#id18" class="a">[112]. В результате наметилась тенденция к превращению после 293 г. префектов претория в гражданских чиновников, и, соответственно, к постепенному выбыванию их из категории военной знати империи.

Относились ли к военной знати первой тетрархии duces? Какой-то строгой организационной системы ни в региональной пограничной обороне, ни в ее командовании к моменту прихода Диоклетиана к власти не существовало. Поскольку именно командующие дукатами чаще всего становились узурпаторами в середине и второй половине III в., правительство по возможности стремилось как избегать создания дукатов, на что указывает практика назначения цезарей (Валериан-младший, Карин) и личное присутствие августов в угрожаемых регионах (Валериан, Галлиен, Аврелиан, Проб), так и менять их территориально-административную структуру, варьируя количество входящих в них провинций. В полномочиях региональных дуксов III в. прослеживается одна тенденция: будучи наместниками лишь одной провинции (соответственно, обладая в ней военной и гражданской властью), они официально были командующими войсками и других сопредельных провинций[113]. Являясь всадниками — perfectissimi, дуксы второй половины III в. фактически замещали довольно высокие сенаторские должности, подчиняясь только императору. Такое положение сохранялось и при Диоклетиане до начала реформирования провинциального управления, в результате которого функции гражданской власти у дуксов изымались, а сами они превращались из командующих войсками регионов в duces limitum. Во многом этому способствовало уже реально сложившиееся членение армии на походную и пограничную. Однако часть дукатов первой тетрархии, отныне приграничных, а не региональных, все еще включали в себя значительные территории. Так, Валерий Конкордий при Диоклетиане был дуксом обеих Германий и Первой Белгики, т. е. практически всего рейнского фронта, будучи при этом vir perfectissimus (PLRE. I. 219). При Константине же зафиксирован dux limitis Aegypti et Thebaidos utrarumque Lybiarum (ILS. 701) в том же ранге. Параллельно с ним существовали dux limitis provinciae Scythiae (ILS. 4103), dux Pannoniae Secundae Saviae (PLRE. I. 454), т. е. процесс трансформации региональной обороны и ее командования был более затяжным, чем реформирование провинциальной гражданской администрации, и в каждом секторе границы решался в зависимости от локальных обстоятельств. Политический вес дуксов по мере уменьшения их полномочий в провинциях, особенно вследствие разделения властей, неуклонно уменьшался. Серьезный удар по их престижу был нанесен после назначения цезарей в 293 г. Если крупные приграничные дукаты в восточных и рейнских провинциях существовали при первой и второй тетрархии, то во многом они ставились под контроль цезарей, которые со своими экспедиционными войсками оперировали именно в этих “болевых точках” империи (Галерий на Евфрате, Констанций на Рейне)[114]. Отсюда ясно, почему в тех регионах, которые еще недавно пережили узурпации Постума, Одената, Сатурнина, не было попыток антиправительственных мятежей. Диоклетиану тем самым удалось переломить опасную тенденцию локальных узурпаций со стороны профессиональных военных, и, как следствие, некогда могущественные дуксы откатывались на “задворки” политической жизни, оставшись до конца 60-х гг. IV в. в разряде perfectissimi[115]. Поэтому, 44 думается, что к военной элите империи они, начиная с эпохи первой тетрархии, не принадлежали. Военная знать первой тетрархии в результате конституционного эксперимента Диоклетиана складывалась как группа командующих крупными подразделениями походных войск, которым уже в силу того, что они были членами императорской коллегии, подчинялись дуксы пограничной армии. Поскольку концепция политической адоптивации Диоклетиана предусматривала периодическое обновление цезарей вне кровного родства, то и военная знать империи теоретически должна была изначально стать не фамильным кланом (речь в данном случае не идет о сакрально-политическом родстве Иовиев-Геркулиев) профессиональных офицеров, но открытой по своему характеру высшей административной группой военной организации.

После 305 г. политические установки Диоклетиана вступили в противоречие с тенденциями легитимизма внутри самой системы тетрархии, “потянув” за кризисом правящей конструкции общеимперский социально-политический кризис и, с неизбежностью, новый виток административной трансформации. По плану Диоклетиана, августы второй тетрархии назначили себе цезарей из опытных военных — Севера и Максимина Дайя. Осуществлял ли подбор сам Диоклетиан, неизвестно, хотя вероятность его рекомендации довольно высока. Это отразилось уже в том, что оба цезаря были иллирийцами (Aur. Vict. De caes. 40. 1). Однако, если Север, как полагают, до своего назначения цезарем был префектом претория[116] (т. е. его карьера полностью соответствовала схеме тетрархии), то Максимин Дайя был произведен в цезари прямо из трибунов (Lact. De mort. 19. 6). Дайя был племянником Галерия и, видимо, это сыграло решающую роль. Думается, Галерий, не обладавший авторитетом Диоклетиана, прибег для упрочения своего положения к элементам династийной политики. О Дайе он вспомнил, поскольку его сыну Кандидиану было в 305 г. лишь девять лет (PLRE. I. 178). Кандидиан, в свою очередь, был помолвлен с семилетней дочерью Дайи; свою дочь Максимиллу Галерий в 305 г. выдал замуж за Максенция (PLRE. I. 576). Не исключено, что этот довольно прозрачный династизм Иовиев при жестком выполнении правил престолонаследия тетрархии у Геркулиев подтолкнул Константина и Максенция к узурпациям.

Утверждение примата кровнородственного легитимизма над принципом политической адоптивации разрушило диоклетианову систему военной знати, поскольку в ходе кризиса второй тетрархии цезарат как высший имперский магистратский институт постепенно исчезает. Все законные и незаконные императоры претендуют на августат, что означало разрыв связей соподчинения и превращения императоров второй тетрархии в независимых друг от друга и соперничающих между собой командующих экспедиционными армиями. Причудливый титул filius Augustorum (Lact. De mort. 32. 5), определенный Константину решением конференции в Карнунте, отражал факт невозможности возвращения к цезарату первой тетрархии.

В борьбе против тетрархии Константин и Максенций c неизбежностью должны были искать поддержки у каких-то категорий населения империи, поскольку этот конфликт в конечном счете направлялся против основной социальной базы диоклетианова режима — иллирийских военных. Если Максенций опирался на различные слои городского населения Рима[117], то для Константина единственным вариантом оставалось сближение с провинциалами Галлии. Но если Максенций пошел на полный разрыв с тетрархией, не приняв в течение года даже ее официальных рангов — цезарь или август, но только традиционный римский титул princeps[118], то Константин некоторое время продолжал ассоциировать себя с Геркулиями, учитывая, видимо, их популярность в западных провинциях. Новым было то, что он последовательно дистанцировал себя от Иовиев. Так, в 307 г. по случаю политического брака Константина с Фаустой галльский панегирист, не обмолвившись об Иовиях, прославлял только imperatores semper Herculii (Pan. Lat. VII. 2. 5). Еще отчетливее это отразилось в изобретенной в 310 г. фальшивой генеалогии, согласно которой предком Константина считался Клавдий Готский; в ней уже нет речи и о Геркулиях. Генеалогия, думается, стала как результатом сближения Константина с Лицинием, так и стремлением не противопоставлять себя политически иллирийским военным в изменившейся ситуации. Компромисс в лице Клавдия Готского устраивал и иллирийцев, и галлов: для одних он был популярным полководцем, для других —