В тисках тлена - Юрий Борисович Салов

Но вдруг… ему показалось, что в глубине мелькнуло что-то. Не свет. Скорее, отблеск. Тусклый, влажный, как у крупной рыбы на дне. Или… как у слепых глаз в гробу. Он резко отпрянул, споткнулся о корягу и чуть не упал.

Сердце бешено колотилось. По спине струился холодный пот. Это бред. Паника. Игра света и тени. Но рациональные объяснения уже не работали. Он слышал рев под церковью. Он чувствовал этот взгляд на себе постоянно. Он знал, что Оно не ограничено домом Смирновых. Оно здесь. Везде. В этих развалинах. В этой земле. В самом воздухе.

Он побежал. Не разбирая дороги, спотыкаясь о развалины, о корни, о густые заросли крапивы, которая жгла ноги даже через брюки. Пустые глазницы домов провожали его, превращаясь в насмешливые рожи. Казалось, что из-за каждого угла вот-вот появится знакомая, землисто-серая фигура с пустым взглядом. Он бежал, задыхаясь от духоты и страха, пока не выбежал на знакомую улицу, ведущую к дому Смирновых.

Он остановился, опираясь о покосившийся забор, ловя ртом горячий, спертый воздух. Первая крупная капля дождя упала ему на лоб, холодная и тяжелая. Потом вторая. Начался дождь. Медленный, редкий, но обещающий ливень. Гроза, наконец, собиралась.

Игорь поднял голову, глядя сквозь накрапывающий дождь на дом Смирновых. Он стоял там, в конце улицы, темный и неприветливый, с запертыми окнами. Такое ли уж надежное убежище? Туда ли он бежал? От взглядов в пустых окнах — к топорам и молитвам за запертыми дверями? От рева под церковью — к ожиданию нового визита незваного гостя?

Но выбора не было. Небо хмурилось, дождь усиливался, превращая пыльную дорогу в грязь. А сзади, из глубины заброшенных усадеб, он снова почувствовал этот взгляд. Холодный. Немигающий. Голодный. Оно наблюдало. Оно знало, куда он идет. Оно подождет. До ночи. До поминок. Или до того момента, когда он снова выйдет за порог.

Игорь выдохнул и побрел по направлению к дому. Дождь хлестал ему в спину, словно подгоняя в западню. Каждая капля отдавалась в его висках, сливаясь с тиканьем часов, отсчитывающих последние часы до заката. Возможно, до новой встречи с тем, кто уже поужинал. И был готов поужинать снова.

Глава 5

Сон был беспросветным колодцем, полным теней, рева из-под земли и всевидящих глаз в пустых оконницах. Игорь проваливался в него снова и снова, пока резкий, пронзительный звук не вырвал его на поверхность. Не крик. Не плач. Сдавленный, истеричный стон, переходящий в приглушенное бормотание. Или молитву? Или проклятие? Звук шел сверху, из комнаты Пети.

Сердце Игоря екнуло, прежде чем сознание полностью проснулось. Он вскочил с кровати в своей каморке, натягивая штаны на ходу. За окном — серый, промозглый рассвет нового дня. Дождь, начавшийся вчера, все еще моросил, стуча по крыше. В доме стояла гнетущая тишина, нарушаемая только этим непонятными звуками сверху и прерывистыми всхлипами.

Игорь выскочил в коридорчик наверху. Дверь в комнату Пети была приоткрыта. Из щели лился тусклый свет керосиновой лампы и тот самый непонятный звук — голос Татьяны, срывающийся на шепот и стон одновременно.

— Нет-нет-нет, милый, все хорошо, все пройдет, мама здесь… — бормотала она, и в голосе ее не было веры, только животный ужас и отчаяние.

Игорь подошел к двери, заглянул внутрь.

Картина врезалась в сознание со всей четкостью. Татьяна сидела на краю узкой детской кровати. Петя лежал, бледный как мел, глаза его были закрыты, дыхание поверхностное, прерывистое. Татьяна, вся в слезах, трясущимися руками пыталась что-то сделать с его шеей. Она прижимала к коже мокрую, окровавленную тряпку, которую то и дело смачивала в тазике с розоватой водой, стоявшем на табуретке. Воздух в маленькой комнатке был спертым, пахнущим травами — пахло ромашкой и чем-то горьким — и страхом.

Александр стоял рядом, прислонившись к стене. Он был похож на сомнамбулу. Лицо — серое, без кровинки, глаза — непонимающие, пустые, устремленные в одну точку на полу. В руках он сжимал свой тесак, но не как оружие — как костыль, последнюю опору в рушащемся мире. Он не помогал жене. Он просто стоял. Каменный. Сломанный.

Игорь невольно шагнул ближе, его взгляд приковался к тому, что делала Татьяна. К шее Пети. Тряпка съехала на мгновение, и он увидел.

Два прокола. Глубоких, темных, как вороньи гнезда, на бледной, почти прозрачной коже левой стороны шеи. Кровь чуть-чуть сочилась из них, смешиваясь с розовой водой на тряпке. Вокруг проколов — синяк, уже багрово-синий. И края ран… они не были рваными, как у Туза. Они были четкими, как будто пробитыми чем-то острым и круглым. Как… как клыками.

Холодная волна понимания прокатилась по спине Игоря. «Сыт. Уже поел». Слова Никифора прозвучали в его голове с полной ясностью. Он не пришел к столу прошлой ночью. Он пришел к Пете. Пока все спали или стояли на страже у дверей. Пока Александр и Иван сторожили вход, Оно было уже внутри? Или нашло другой путь? Через окно? Через чердак? Через щель в защите, которую не предусмотрели?

Игорь невольно выдохнул. Александр резко поднял голову. Его пустые глаза нашли Игоря в дверном проеме. И в них не было ни гнева, ни упрека. Была лишь бездонная, дикая боль и… стыд? Стыд за то, что не уберег? За то, что кто-то видит его сына… таким?

— Уходи! — хрипло вырвалось у Александра. Не крик. Не приказ. Сдавленный, полный отчаяния и немой мольбы звук. — Уйди! Не смотри!

Он оттолкнулся от стены и сделал шаг к двери, не к Игорю, а к двери, чтобы закрыть ее. Заслонить вид. Спрятать свой позор, свою беспомощность, укушенного сына от чужих глаз. Его движения были резкими, неловкими, как у пьяного.

Игорь отшатнулся. Он не стал ничего говорить. Не стал спрашивать. Ответ был на шее мальчика. Он видел все. Понимал все. Вмешаться? Как? Его столичными знаниями? Здесь царил древний, беспощадный закон крови и тлена.

Александр захлопнул дверь перед его носом. Глухой стук дерева о косяк прозвучал как приговор. За дверью голос Татьяны стал громче, отчаяннее. И послышался новый звук — слабый, хриплый кашель Пети.

Игорь стоял в темноватом коридорчике, прислонившись к стене, не в силах пошевелиться. Холод проник в самые кости. Он слышал, как внизу скрипнула дверь. Шаги. Тяжелые, медленные.

Он спустился вниз, как во сне. В горнице было пусто. Лампадки перед иконами горели