Советская элита от Ленина до Горбачева. Центральный Комитет и его члены, 1917-1991 гг. - Эван Модсли

номенклатура сумела использовать собственное влияние для преобразования политического капитала, которым она обладала, в экономический, зачастую пользуясь для этого жульнической приватизацией общественной собственности[766]. Впрочем, средний российский аппаратчик с трудом расставался со своим креслом[767].

Преемственность и изменения — отнюдь не простые понятия, по крайней мере когда они изучаются во времена политических кризисов[768]. Начнём с того, что кризис назревал достаточно долго и, естественно, продолжился после конца коммунистической эры. Между тем некоторые системные изменения, например, проведение выборов на конкурентной основе и легализация многопартийности, происходили ещё до крушения Советской власти. Точно также вопросы преемственности должны рассматриваться применительно к двум политическим режимам и смене форм собственности. Советская элита была преимущественно русской по национальности, что примерно соответствовало национальному составу бывшего СССР, где русские составляли более половины населения. При этом разным республикам автоматически выделялась часть мест в элите, включая определённое, закреплённое за каждой республикой количество мест в Центральном Комитете. Понятно, что большинство нерусских членов ЦК после 1991 г. продолжили свои карьеры в собственных республиках, ставших независимыми государствами, гражданами которых они являлись, а не в посткоммунистической России.

Если до конца 1980-х гг. принадлежность к элите вполне обоснованно определялась членством в Центральном Комитете КПСС, то в посткоммунистические 1990-е гг. такое определение уже не соответствовало действительности. К этому времени на должностях, обладатели которых имели значительное влияние на принятие решений в общенациональных масштабах, уже находились люди, бывшие лидерами различных партий и представителями групп интересов, включая вновь образовавшиеся бизнесы, крупнейшие банки и промышленные группы. Более того, со временем происходила смена поколений элиты, обусловленная преклонным возрастом людей, составлявших подавляющее большинство на верхних уровнях руководства партии и государства в поздний советский период. Как мы уже упоминали, средний возраст членов Центрального Комитета в 1986 г. составлял 58 лет, то есть был близок к пенсионному для мужчин в СССР, и многим из них пришлось бы уйти из активной политической жизни в начале 1990-х гг. даже при условии сохранения советской системы. Напротив, другие представители элиты, утратившие свои позиции в начале правления Ельцина, к середине 1990-х гг. вернули их себе, став новым политическим и деловым классом, «который теснейшим образом ассоциировался с партийно-государственной номенклатурой 1980-х гг.»[769]

При изучении элит посткоммунистического периода применяют подходы, учитывающие репутацию их представителей и занимаемые ими должности, участие в выработке и принятии решений[770]. Эти исследования обычно проводят посредством интервьюирования представителей элит, дающего значительно больше информации, нежели обращение к опубликованным биографическим данным[771]. Наиболее значительное исследование подобного рода было проведено Всероссийским центром исследования общественного мнения (ВЦИОМ), опросившим по стандартизованной форме группу численностью около 1800 человек, являвшихся членами советской политической элиты в 1988 г. В 1993 г. опрос был повторен, в ходе него интервью проводились с теми же или другими людьми, занимавшими тогда элитные позиции[772]. Эта группа в 4–5 раз превышала по численности рассматриваемую нами элиту уровня Центрального Комитета партии. Около половины опрошенных составили представители номенклатуры позднего советского периода, занимавшие в ней должности, назначения на которые требовали утверждения на высоком партийном уровне. Вторую половину представляли члены посткоммунистической правящей элиты, которые обрели беспрецедентно большое влияние на принятие государственных решений. Каждое интервью, продолжавшееся около часа, затрагивало практически все основные этапы биографии опрашиваемых — их образование, карьеру, членство в Коммунистической партии. В ходе опроса выяснилось, что члены правящей советской и новой российской элит во многом схожи. И те, и другие являлись преимущественно мужчинами (93% в старой советской номенклатуре и 94% в российской посткоммунистической элите), подавляющее большинство из них (97% и 93% соответственно) имели высшее образование[773]. Похожие или по крайней мере сопоставимые группы из обеих элит (97% и 78% соответственно) являлись членами КПСС и были тесно связаны с предыдущим режимом, занимая различные выборные партийные должности (71% и 47% соответственно)[774]. Новая элита оказалась моложе по возрасту, но члены обеих элит были преимущественно русскими и вероятнее всего происходили из привилегированных семей. Значительная (более четверти) часть членов обеих элит являлись детьми номенклатурных родителей, что подтверждает наличие тенденции к самовоспроизводству элит, не проявлявшейся столь отчётливо в других посткоммунистических странах[775].

Одной из задач данного исследования было выявление того, насколько номенклатурная элита сумела восстановить свои позиции в посткоммунистический период. Оказалось, что только 11% опрошенных полностью ушли из политической жизни: вот свидетельство того, что «номенклатура в целом сумела приспособиться к произошедшим в стране переменам и не испытывала падения социальной мобильности»[776]. Действительно, более 60% членов бывшей советской номенклатуры в начале 1990-х гг. занимали должности, по своей значимости сопоставимые с теми, которые они имели в поздний советский период. Ещё 15% занимали должности, оказавшиеся чуть менее значительными, и всего только 1% прежней советской элиты оказался полностью за пределами новой элиты. Если рассматривать бывшую партийную номенклатуру отдельно, то примерно треть её членов переместились на руководящие государственные должности в новом правительстве, а ещё одна треть заняла ведущие позиции в экономическом менеджменте. В целом более 80% членов бывшей партийной номенклатуры заняли позиции первого или второго ранга в новой посткоммунистической элите, а соответственно более 80% представителей новой элиты находились в советское время на элитных или близких к элитным позициях. В этом смысле Россия представляет собой, по сравнению с Польшей или Венгрией, скорее пример воспроизводства, нежели смены элит[777]. Действительно, по крайней мере в России крах Коммунистической партии и введение рыночной экономики не повлияли на способность элит сохранять своё положение из поколения в поколение, «если не усилил эту способность»[778].

Преемственность элит можно также рассматривать с точки зрения «бессмертности» отдельных их представителей на ключевых позициях. Например, в начале 1997 г. семеро из 15 руководителей постсоветских государств были в прошлом первыми секретарями республиканских отделений КПСС, и на встречах глав стран — членов СНГ присутствовали «практически те же люди, что на заседаниях Политбюро ЦК КПСС в последние годы Советской власти»[779]. Ещё одной характеристикой преемственности элит, более близкой к тому подходу, который применён в настоящей книге, может служить процент членов Центрального Комитета горбачёвского периода среди политической элиты начала 1990-х гг., если изучить национальные справочники «Кто есть кто…». Первые сведения на этот счёт можно почерпнуть из сборника, вышедшего в 1993 г. и охватывавшего, наряду с Россией, другие постсоветские страны[780]. Из членов более крупного по численности брежневского ЦК в этот сборник попали 65 человек (или 14% его состава), а из горбачёвского ЦК 1986 г. (численностью