Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

Пытаясь погасить недовольство Сталина переговорами в Швейцарии, Рузвельт 12 апреля направил ему письмо: «Благодарю Вас за Ваше искреннее пояснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента, который, как сейчас представляется, поблек и отошел в прошлое, не принеся какой-либо пользы. Во всяком случае, не должно быть взаимного недоверия и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать в будущем»[942]. Это был один из последних документов, подписанных Рузвельтом – в тот же день он умер. Гарриман сообщил об этом Молотову, когда в Москве была ночь, и нарком тут же отправился в американское посольство с соболезнованиями – вполне искренними.

Вячеслава Михайловича с Франклином Делано связывали не только официальные, но и личные отношения, яркие воспоминания о пребывании в США, о доверительных беседах, не предназначенных для ушей Черчилля, о теплом прощании в Крыму. По словам Гарримана, Молотов «казался глубоко тронутым и опечаленным… Он говорил о той роли, что сыграл Рузвельт в войне и планах о мире… Я никогда не видел, чтобы Молотов говорил так убежденно»[943]. В беседе со Сталиным Гарриман попросил прислать в США Молотова, чтобы он познакомился с новым президентом Г. Трумэном и все же принял участие в учредительной конференции ООН в Сан-Франциско. Отказать в этих условиях было невозможно, и Сталин согласился. Молотов отправился за океан.

13. Рождение ООН

На этот раз советская делегация во главе с Молотовым полетела безопасным маршрутом через Сибирь. В 1942 году Сталин и Молотов считали, что сначала нужно встретиться с более серьезным игроком Черчиллем, а потом уже с загадочным далеким Рузвельтом, и Молотову пришлось предпринять рискованный перелет на Запад. Теперь такой необходимости не было, Рузвельт переместил США в самый центр мировой политики. Но он умер, и Молотова ждал новый загадочный американский президент.

19–22 апреля советская делегация перелетела из Москвы в Вашингтон. В это время советские войска приступили к штурму Берлина.

Первая встреча Молотова с Трумэном была любезной. Правда, он уже на первой встрече предупредил Молотова, что предстоят споры о Польше: решение польского вопроса будет символом дальнейшего сотрудничества между США и Советским Союзом. Это звучало как условие. Молотов в ответ шутливо предложил союзникам «не обижать советскую сторону»[944]. Этих, пожалуй, обидишь. Новому президенту хотелось поскорее занять место в «Большой тройке». Говорили о встрече со Сталиным, за которого Трумэн поднял тост. Но было ясно, что до новой встречи нужно добить Гитлера.

На следующий день на новых переговорах с Молотовым Трумэн «взял быка за рога» в польском вопросе, потребовав неукоснительного соблюдения Ялтинских договоренностей. Трумэн самоутверждался, говорил резко и по-простецки, а в какой-то момент стал просто отчитывать Молотова как подчиненного. Как рассказывал Громыко, Молотов запротестовал, заявил, что с ним никто так не разговаривал, на что Трумэн «срезал»: «Выполняйте подписанные вами соглашения, и с вами так не будут разговаривать». В разгар спора Трумэн вдруг встал и попрощался, прервав разговор[945]. Такой политический стиль, резко контрастировавший с дружелюбием Рузвельта, произвел на Молотова неприятное впечатление, а Трумэн после этой встречи сказал: «Если русские не хотят присоединяться к нам, то пусть идут к черту»[946].

Неминуемое охлаждение пока что никак не проявлялось в публичном пространстве. В Сан-Франциско Молотова ждала триумфальная встреча. Настроение американской публики и прессы в предвкушении события было восторженным, СССР был популярен. Молотов раздавал автографы, толпа ему аплодировала.

Торжественное открытие учредительной конференции ООН состоялось 25 апреля. На следующий день на первом пленарном заседании к делегатам обратился Молотов. Он говорил о кошмаре еще не закончившейся войны, о массовых убийствах детей, женщин и стариков, о военных преступлениях агрессоров, которые ради своих идей национального господства были готовы уничтожать мирных жителей, их культуру и «непокорных культурных деятелей», разрушать города и села, губить хозяйственную жизнь целых народов, и «обо всем этом нельзя забыть». Такое не должно повториться, правители должны нести ответственность «за будущее миролюбивых народов после окончания этой войны». Молотов вспомнил «великое имя президента Франклина Рузвельта», указав, таким образом, Трумэну, у подножья какого памятника он стоит. Молотов также напомнил о печальном опыте Лиги Наций, которая не смогла остановить войну, во многом потому, что «голос Советской республики не был выслушан с должным вниманием». Этот опыт был недавним – меньше десятилетия назад, и сидевшие в зале помнили, конечно, о сложной роли СССР в предвоенных событиях, трактуя ее не так однозначно, как Молотов. В своей речи он сформулировал условия успеха ООН: «Дело идет о создании международной организации, которой должны быть предоставлены определенные права по охране интересов всеобщего мира. Такая организация должна иметь и некоторые необходимые средства военной защиты безопасности народов.

Только при наличии таких предпосылок, когда нарушение мира или угроза такого нарушения не будут безнаказанными и проведение соответствующих мер наказания не будет слишком запоздалым, организация безопасности сможет нести ответственность за дело мира»[947]. Сколько еще будет войн после этого при жизни Молотова! Сколько их было после его смерти на наших глазах! Сколько их еще будет? Но та конференция, в том числе устами Молотова, ставила благородную гуманистическую цель мира во всем мире. Эта цель остается важным критерием, который позволяет судить о мере зла в правителях мира сего.

Но был ли Молотов искренен? Ведь он не мог не понимать, что право вето, жестко отстаиваемое советской делегацией, парализует «соответствующие меры наказания», если источником агрессии будет одна из великих держав и даже кто-то из их союзников. Кто после разгрома Германии и Японии сможет бросить вызов одновременно и СССР, и США, и Великобритании, и Франции, и Китаю? Зачем городить огород ради такой невероятной ситуации? Значит, создаваемый механизм не сможет предотвратить военные конфликты, вызванные неизбежными в будущем противоречиями великих держав. Смысл создания ООН в обстановке середины ХХ века был в другом – возродить усовершенствованную Лигу Наций как переговорную площадку для согласования интересов великих держав и высказывания мнений и просьб государств, которые не входят в этот клуб мировой олигархии, закрепленный в уставе ООН. Эти две задачи были взаимосвязаны – великие державы должны были обзавестись клиентелой, чтобы малые государства усиливали их позицию. И в этом коллекционировании союзников СССР пока заметно проигрывал.

При обсуждении состава учредителей ООН камнем преткновения снова стала Польша. Молотов доказывал, что существующее Временное правительство может направить своих представителей в ООН. На Западе же его считали марионеткой Кремля.

В то же