«Ваш Рамзай». Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты». 1922–1930 годы. Книга 1 - Михаил Николаевич Алексеев

По утверждению «Имре», в течение 1929 года «5001» работал кроме китайцев только с советской разведкой. Его связи с сотрудниками других разведок были «более или менее случайными и всегда с нашего ведома и разрешения, а часто по нашим заданиям». Его работа для Министерства иностранных дел самими китайцами «оценивалась отлично», «но она производилась под нашим контролем». Все сведения, передаваемые «5001» китайцам, предварительно проверялись Кассони, а зачастую и Гурвичем. Эта информация могла целенаправленно меняться «при наличии хорошей дезинформации, о чем неоднократно, но напрасно запрашивали Центр».

Отметает «Имре» и другое обвинение против «5001», что «он частенько не давал нам сведений, несмотря на то, что он имел их».

В этой связи Кассони отмечает, что информационные возможности «5001» не были постоянны и «сильно реагировали на всякое изменение в китайских руководящих кругах». Так, в частности в начале работы с «Имре» «его влияние среди китайцев было близко к нулю». «5001» «в это время и, пожалуй, всё время нашей совместной работы ставку ставил на возможность прихода к власти левого ГМД». В этом случае и «5001» и «Имре», оба, без всякого сомнения, получили бы хорошие официальные назначения. Когда в ноябре 1928 года «его /а потом и наш общий (с Кассони. – Авт.) / хороший друг Тан Юй-лу устроился секретарём Военного Министерства, и он через него познакомился с другими сотрудниками /как, напр., полковник Лю, секретарь Ло Чун-лина/, он мог получать хорошие сведения».

После ухода Фэна и отставки военного министра Ло Чунлина связи с военным министерством прервались. Когда в августе 1929 г. Ло Чунлин вернулся на пост военного министра, «5001» опять восстановил связь с полковником Лю, познакомился с Ло Чун-лин. В результате «намечалось назначение по линии Военмина /см. снимок кит[айского] письма Ло Чунлина 5001, привезенное мною/». В Министерстве иностранных дел, «несмотря на хорошую оценку работы», «5001» «особым доверием никогда не пользовался и только в последние два месяца мог получать сведения о намерениях Мининдела и то в виде инструкций для дальнейшей работы /см. условие для сов. – кит. переговоров/».

На работу «5001» повлияло ещё и другое обстоятельство. По словам «Имре», причиной сотрудничества с советской военной разведкой «было желание устроиться у нас, стать „нашим“ работником». Ему была обещана ещё при «Громове» поездка в СССР, для установления непосредственной связи с Центром, а потом даны неоднократные заверения «Джима» в том, что летом 1929 года он поедет в отпуск в Москву. Когда, подходя к этому вопросу вплотную в мае 1929 года, «5001» получил отказ, «он в этом усматривал недоверие и считал, что наше сотрудничество в скором времени подойдёт к концу». «Естественно, что при таком убеждении он нашу работу выполнял постольку, поскольку и искал опоры в другом направлении». Об этом «5001» сказал «Имре» «только постфактум, сообщая, что он связан продолжительное время с Кит[айской] Компартией через своего секретаря Чжан … а после неудачи с нами он решил укрепить эту связь до сотрудничества и вступления в Кит[айскую] Компартию включительно».

В конце концов, Центр принял решение направить «5001» в Москву. «Получив приказ об отъезде, конечно, его убеждения изменились, хотя первоначально по известным соображениям он и отказался от долгожданной командировки».

Несправедливым, по мнению Кассони, было и обвинение в том, что «5001» «была известна вся шанхайская резидентура, и он ждал только удобного момента для провокации». Что касается собственной безопасности, то «Имре» был «уверен, что за весь год не подвергался никаким опасностям и мог бы продолжать службу в том же духе, не ограничивая времени, без угрозы провала, конечно, при умелой организации связи с резидентом».

Оценку Кассони разделял и Гурвич, правда, достаточно взвешенно. 23 октября 1929 года он докладывал Берзину: «В связи с уходом 5001 в Мекку (Москву. – Авт.), даю оценку его работы: считаясь с шанхайской обстановкой, он был нужным работником, двойником я его не считаю и, во всяком случае, не трусом. При условии руководства может быть использован и в дальнейшем».

Кассони предлагал использовать «5001» в одной из стран Западной Европы или возвратить обратно в Китай после поездки в Москву. Однако, ни того, ни другого сделано не было. В учётной карточке «5001» было записано: «ликвидирован как двойник в 1930 г.».

Таким образом, в течение 1928–1929 гг. «Иностранец» – «5001» был основным источником шанхайской резидентуры.

Выступал он и в качестве вербовщика. В частности, им был привлечён к сотрудничеству Ли («Лева»), «местного агента Ван Цзинвэя», который информировал шанхайскую резидентуру о взаимоотношениях последнего, находившегося на тот момент в Германии, с Фын Юйсяном. Оба являлись основными оппонентами Чан Кайши в Южном Китае.

21 ноября 1929 г. Гурвич доносил из Шанхая, что «Лева» получил письмо от Фэн Юйсяна для Ван Цзинвэя, в котором Фэн обещал поддержку последнему. Информация, полученная от «Левы», оценивалась как ценная.

До Шанхая, между тем, докатывались провалы, происходившие за многие сотни километров от города.

5 февраля 1929 г. из Центра поступило указание: «нужно изолировать Эльзу и Станислава» – Никандрову и Гогуля. Никандрова в переписке проходила ещё как «Сузи».

Только 2 марта 1929 г. последовала реакция «Джима»: «… Сузи пошлю при наличии заместителя. Как Роберт и Лидия из САСШ?». И каких-либо радикальных мер по отношению к Никандровой и Гогулю в этот раз принято не было.

Однако, 2 апреля 1929 г. уже в Шанхай поступило новое предупреждение и опять по поводу «Эльзы» и «Станислава»: «По имеющимся сведениям в Шанхай выехал провокатор Лебедь, бывший сотрудник Владивостока. Знает Эльзу и, возможно Станислава, Будьте осторожны и примите меры. Бортновский». Речь шла о бывшем сотруднике разведывательного пункта во Владивостоке Лебедеве, «перешедшем на службу японцам и выдавшим владивостокскую сеть».

Уже 19 апреля Центр сообщал «Джиму», что «провокатор Лебедь прибыл в Шанхай» и запрашивал, «уехали ли Станислав и Эльза, которых Лебедь знает?»

Никандрова выехала в Центр в начале мае. Не так просто получилось с Гогулем. Тот отказался выехать во Владивосток, что заставило Центр «думать, что он работает с Лебедевым по выявлению Вашего („Джима“. – Авт.) аппарата».

Гурвич считал, что Центр сгущает краски в отношении «Станислава» («Стива»). 7 мая 1929 г. он телеграфировал в Москву: «Стиф просто деклассирован, но с Лебедевым не связан, не едет из-за семьи и лучшей жизни. Рвать с ним нельзя. Думаю настоять на его отъезде. Пока изолировал его. Имеет должность, только приплачиваю. В Шанхае деревня, переменой адреса ничего не достигнуть. Против опасности только отъезд разумен. Моё мнение – пока опасности нет».

Центр успокоился и 6 июня сообщил в Шанхай: «Приехала Сузи (Никандрова. – Авт.). Провокатором стал не Иван Лебедь а один из сексотов Владивостока, имеющий