Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

своего поста не отказался. Деникин пал, и на его место был избран барон П.Н. Врангель, о котором в парижских невоенных кругах имели слабое представление, в особенности в посольстве. Меня все усиленно расспрашивали о Врангеле. В то же время приехавшие в Париж деникинцы, только что потерявшие власть, не склонны были преувеличивать военные и административные таланты нового главнокомандующего, что ещё более усилило скептические парижские настроения.

Немало новых лиц появилось в нашем отеле в качестве постоянных гостей. Это были М.М. Фёдоров, игравший видную роль при Деникине, бывший министр Временного правительства Степанов, И.П. Демидов, бывший член Государственной думы, наконец, свалившийся к нам откуда-то из Германии А.И. Гучков. Темой разговоров были замена Деникина Врангелем и назначение главой Совета министров А.В. Кривошеина, которого я так недавно видел в Лондоне. П.Б. Струве назначался министром иностранных дел, а А.А. Нератов должен был занять место нашего представителя в Константинополе. Б.А. Татищев очутился в роли товарища министра у Струве. Все эти перемены окончательно рассеяли всякие иллюзии Сазонова, который, не дожидаясь приезда Струве, передал свою должность М.Н. Гирсу, и тот по решению дипломатического ведомства должен был заменить в Париже Сазонова и стать старшиной всего русского дипломатического корпуса за границей.

На этом моменте нужно остановиться, ибо для Врангеля и Струве такое самовольное назначение Гирса как бы «министром иностранных дел № 2» было сюрпризом, нельзя сказать, что приятным. После воцарения Врангеля русские в Париже, учтя печальный опыт Колчака и Деникина, открыто считались с возможностью быстрого и окончательного исчезновения белого правительства с территории России. Чтобы не оказаться застигнутыми врасплох, назначили Гирса преемником при, так сказать, ещё «живом» Струве. С другой стороны, это обстоятельство вводило систему «двойного управления» — парижского и крымского — в дипломатическом ведомстве, подобно тому как это было долгое время в Британской Индии, где на месте был вице-король с неограниченной властью, а в Лондоне — министр по индийским делам. В русских условиях такая система, однако, могла привести к весьма неприятным неожиданностям.

Не только дипломатическое ведомство принимало меры самозащиты для обеспечения себя на случай краха Врангеля. Русские общественно-политические круги в Париже вообще ставили вопрос о том, как относиться к Врангелю — признавать его или нет. Сама собой выплыла памятная по 1917 г. формула «постольку поскольку». Здесь уже проявилось не просто прежнее традиционно недоверчиво-пренебрежительное отношение, как к Колчаку и Деникину. Ни Колчак, ни Деникин никогда не распространяли своей власти на всю Россию, но каждый из них имел свой «час удачи», и территория, подчинённая их правительству в отдельные моменты, была настолько велика, что иностранцы не могли не считаться с ними как с главами потенциально всероссийского правительства.

Между тем что представлял из себя Врангель на Крымском полуострове? Мог ли он рассчитывать на победу в масштабе России? Такая возможность совершенно исключалась даже самыми горячими сторонниками Врангеля. Эта новая «крымская кампания» должна была кончиться так же, как в своё время кончилась героическая осада Севастополя. У всех были сомнения, сможет ли Врангель продержаться так долго, как тогда Севастополь. Некоторые военные авторитеты утверждали, что Врангель будет сброшен в Чёрное море не позже чем через несколько недель. Начались политические совещания отдельных русских течений в Париже.

Все знали, что Врангель — вполне определённый «правый», имена Кривошеина и Струве тоже говорили сами за себя. Особая растерянность царила в прежних кадетских кругах, ибо было известно, что левокадетское крыло деникинского правительства в политическом отношении не может рассчитывать на Врангеля. «Врангелевская интрига», как говорилось в этих кругах, увенчалась успехом, ergo[46] — необходима новая тактика.

С другой стороны, Врангель всё же был хотя и небольшой, но совершенно реальной величиной, а парижские общественные круги при всём обилии громких имён являлись только «эмиграцией». Всё это совершенно взбудоражило русский Париж, и тогда… выписали из Лондона П.Н. Милюкова, который с этого времени водворился во французской столице, навсегда расставшись с Англией. Ещё до отъезда из Лондона в статье на английском языке, подписанной скромно «Diplomatist» и опубликованной в «Известиях Комитета по освобождению России», Милюков решительно предостерегал англичан против нового главнокомандующего остатками Добровольческой армии П.Н. Врангеля. Это была первая антиврангелевская стрела, произведшая сильное впечатление и на англичан, и на русских в Париже и Лондоне, но имевшая, как это не раз бывало с Милюковым, действие, обратное тому, которого желал автор. Все нашли, что нападение было преждевременным, так как Врангель ещё не успел никак проявить себя, а лишь принял командование над антибольшевистскими силами. Милюков поторопился и тем самым помог Врангелю. Для объяснений по поводу этой неожиданно резкой статьи автор её и был вызван в Париж, где решался вопрос, как отнестись к переменам на юге России.

Появление Милюкова в Париже было целым событием именно вследствие приезда туда ряда видных кадетских деятелей, безоговорочно поддерживавших Деникина и ныне не знавших, какую линию поведения принять, так как Врангель собирался проводить другую политику. Милюков, приехавший для объяснений по поводу своей статьи, прежде чем очутиться в привычной для него роли лидера партии, не столько управляемой им, сколько направляющей его самого, должен был выдержать серьёзную атаку правого крыла партии, стремившегося не порывать с белым движением из-за перемены личности главнокомандующего Добровольческой армией, ставшей ныне Русской армией.

Первое официальное заседание парижской кадетской группы состоялось на квартире у Нольде. На нём, между прочим, хозяин дома высказался против признания Врангеля. Второе совещание было у В.А. Маклакова. Оно не только было партийным, а носило и государственный характер. Присутствовали, например, и Сазонов, и Гирс. Стоял вопрос о том, признавать ли Врангеля на том же основании, на каком были признаны Колчак и Деникин. Другими словами, это был вопрос о подчинении крымскому правительству Врангеля всех отделов парижского и вообще государственного аппарата, в первую очередь, конечно, дипломатического ведомства, и о передаче в его ведение казённых сумм. По словам Гронского, сообщившего мне подробности этого совещания у Маклакова, Милюков остался в меньшинстве. Нольде, прежде разделявший его точку зрения, теперь высказался за признание Врангеля.

Для меня, наблюдавшего Париж и Лондон в это время, было ясно, что отдельные политические деятели или целые течения могли как угодно относиться к Врангелю, но Маклаков с посольством должен был признать любое правительство на территории России, иначе его положение было бы невозможно объяснить иностранцам в Париже. Наконец, такое признание было неизбежно хотя бы с точки зрения расходования казённых сумм. Кстати сказать, в Париж прибыл М.В. Бернацкий, бывший министр финансов Деникина, который частным образом был извещён, что останется на своём