Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

в политике. Что же касается меня, не принимавшего участия ни в одной партии и по своей дипломатической профессии долженствующего стоять на внепартийной, государственной точке зрения, то моё вступление в кадетскую партию в момент перехода всей делегации к кадетам носило бы чисто карьерный характер. Конечно, и дипломат может быть партийным человеком, но всё зависит от того, при каких обстоятельствах и как он связывает себя с партией.

Принимая во внимание, что посол в Париже В.А. Маклаков был тоже кадет, и ввиду массового обращения в кадетство всей делегации я сказал Гронскому, что не считаю для себя возможным с моральной точки зрения вступить в партию при такой обстановке. Поскольку наша делегация в то время была на виду, мой отказ вступить в кадетскую группу произвёл сильное впечатление. Так, например, в посольстве наши чиновники поздравили меня с таким «геройством», считая, по-видимому, мой поступок геройским, потому что сам посол был кадет. Наоборот, со стороны Милюкова и других наших завсегдатаев-кадетов я почувствовал весьма заметное охлаждение. Думаю, однако, что, если бы Милюков действительно хотел видеть меня в своей группе, он мог бы отнестись ко мне более внимательно, а не читать список новых членов группы, не спросив самого кандидата.

На торжественном открытии группы, на которое в качестве публики пришли и многие не принадлежавшие к группе, ибо её образование было событием в парижской колонии, произошёл обмен мнениями, гораздо более резкий, чем можно было предположить. Меня лично особенно поразила речь Ключникова, который уже тогда отошёл от антибольшевистской точки зрения. Из неё явствовало столь резкое расхождение с общепринятыми тогда взглядами, что его пребывание в группе было попросту неестественным. Но Милюков, этот великий тактик, ко всеобщему удовольствию, стал весьма мягко урезонивать Ключникова, говоря, что его наблюдения правильны, но выводы ложны. Вообще Милюков считал нужным поддерживать единство группы, тогда как другие горячо возмущались Ключниковым. Мне потом пришлось не раз встречаться и говорить с Ключниковым, и, в противоположность Милюкову, я считал, что расхождение Ключникова с большинством группы слишком велико, чтобы не кончиться разрывом.

На этом же заседании со своей maiden speech[47] выступил В.Н. Кривобок, нельзя сказать, чтобы с большим успехом. Не желая разбираться в сложной системе оговорок и кавычек, которые ставил Милюков в вопросе о Врангеле и белом движении, Кривобок сказал, что нужны «честность и смелость» в оценке гражданской войны, и решительно и безоговорочно высказался за признание Врангеля и в его поддержку. Этот упрёк в отсутствии «честности и смелости» был направлен прямо против Милюкова, и тот, не ожидая такой прыти от новоиспечённого кадета, был весьма неприятно поражён.

Тут же был принят в группу В.В. Вырубов, бывший секретарь А.Ф. Керенского, который сразу окрестил Кривобока «Кривотолком». Тем не менее Милюков не только не обиделся на Кривобока, но перед отъездом того в Америку посвятил ему целый вечер для беседы об организации кадетской группы в САСШ. Так Кривобок, затеявший американскую делегацию и выехавший с инструкциями от Деникина для получения помощи американцев против большевиков, фактически поехал в Америку с единственным политическим заданием — образование кадетской группы — и инструкциями от Милюкова. Карцевский благоразумно молчал, а Гронский обрушился несколько высокомерно на Ключникова. Что же касается Милюкова, то он, очутившись в своей сфере, с большой ловкостью маневрировал между отдельными течениями и в конце концов оказался прежним послушным кадетским «папашей». Здесь я мог увидеть, в чём была его сила — в умении подчиняться большинству. Впрочем, после падения Врангеля он ввиду слишком резкого изменения политического положения потерял власть над теми людьми, которым так долго «подчинялся».

Образование парижской академической группы

Другим событием, менее заметным, но по существу, может быть, более значительным, было образование парижской академической группы — первой за границей. Инициатива принадлежала профессору Е.В. Аничкову, но организационная разработка происходила опять-таки в нашем универсальном «Отеле святых отцов», и Гронский принял в этом также горячее участие. В том же помещении на boulevard Raspail, где она находится и поныне, собралась эта первая заграничная академическая группа во главе с профессором Аничковым, который и был избран первым её председателем. Гронский был избран вице-председателем. Секретарство в группе предложили мне, но я отказался под предлогом нерешённости вопроса о делегации и нашей поездке в Америку. Тогда секретарём избрали Ю.В. Ключникова.

Это избрание было весьма странным, ибо взгляды нового секретаря не совпадали со взглядами большинства группы, но оно имело целью опять-таки отвлечь Ключникова от его радикализма. Это не помогло, и тонкий тактический приём Милюкова не оправдал себя. Наоборот, всякое внимание к Ключникову со стороны лидера и старших кадетов толкало его на ещё более резкие выступления. Впоследствии, после отъезда Аничкова в Югославию, председателем был избран Гронский, а вице-председателем — профессор А.Н. Анциферов. Ключников всё время проявлял резкий антагонизм в отношении Гронского и не уставал проповедовать свои все более и более «сменовеховские» взгляды. Особенно яростно Ключников критиковал Милюкова, предсказывая крушение всех его прогнозов.

Если к этому прибавить тяжёлое материальное положение Ключникова, который привёз с собой из Америки небольшие деньги, быстро растаявшие в парижском омуте, то надо сказать, что психологически «сменовеховство» Ключникова довольно понятно. Может быть, если бы у него появилась более прочная материальная база, он не перешёл бы к большевикам, так как одной из причин его несогласия с Гронским было то, что тот будто бы не хотел давать Ключникову нужное количество часов лекций.

A.H. Толстой — жертва «сменовеховства»

Наступала тяжёлая эмигрантская пора, и «сменовеховство» постепенно, но настойчиво прокладывало себе дорогу в парижской эмиграции. Другая жертва этого течения — граф А.Н. Толстой, известный писатель, примкнувший затем к «сменовеховцам», в противоположность Ключникову, тогда в Париже проповедовал антибольшевизм. А.Н. Толстой часто бывал у нас в отеле и, встречаясь со мной, с большой теплотой вспоминал о моём отце, который, по его словам, «пустил его в литературу», когда тот был ещё студентом-технологом. Он говорил, что бывал у нас в доме, но я его не помню, зато хорошо помню его мать, нашу соседку по имению в Самарской губернии, урождённую Тургеневу. Она вышла замуж за предводителя дворянства графа Толстого, с которым затем разошлась, и жила фактически с другим помещиком — Бостремом.

Алексей Толстой был сыном Бострема и носил его фамилию до окончания высшего учебного заведения, когда граф Толстой вдруг его «признал» (развода не было), и тот получил титул и фамилию человека, который, безусловно, не был его отцом, так как Алексей Толстой родился спустя несколько лет после начала совместной жизни его матери с