Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

этом, решение наверняка было бы другое. Нет сомнения, что, как ни мала территория врангелевского правительства, вопрос об Америке не мог не интересовать южнорусское правительство с точки зрения привлечения американской помощи в борьбе с большевиками.

«Новый курс» Врангеля

Вместе с тем Догель подчеркнул, что между деникинским правительством и врангелевским была огромная разница. Действительно, в Севастополе всё крайне миниатюрно, и Струве, например, по своему положению больше напоминает столоначальника царского министерства, чем министра иностранных дел. А.А. Нератов отправлен в Константинополь. Б.А. Татищев с несколькими чиновниками — вот и весь штат центрального управления иностранных дел. При таких обстоятельствах всё, что делает Струве, — это старается как можно чаще видеться с французским и английским представителями. Помимо этого чуть ли не ежедневного дипломатического общения Струве участвует в решении всех вопросов не только международно-политических, но и касающихся внутреннего управления. Бесконечные совещания не дают самому Струве в должной мере сосредоточиться на собственном ведомстве.

На наш вопрос, какова же политика Врангеля, Догель отвечал: прежде всего, удержаться на теперешних позициях, потом всё весьма неопределённо и зависит от военного успеха. В международной политике — лояльность к союзникам, никаких переговоров с немцами, в вопросе о поляках и других народностях России, ныне от неё отделившихся, — сдержанность, чтобы в национальном вопросе не связывать рук будущему всероссийскому правительству. С другой стороны, с поляками — «параллелизм» военных действий против большевиков без заключения соглашения, военного или политического.

Кроме того, Догель изложил нам любимую идею Струве о том, что надо, так сказать, создать на территории России два царства — советское и антибольшевистское. Неважно, что территории их будут далеко не одинаковы, важно, что русский народ будет знать: есть две России, в одной — ужас большевистского террора, другая — «прежняя Россия». Последняя мысль произвела на нас удручающее впечатление своей явной утопичностью. Создание «прежней России» в Таврической губернии, такой своеобразной русской Либерии, было, прежде всего, немыслимо с военной точки зрения, так как нелепо было думать, будто Советы спокойно согласятся на существование «антибольшевистского рая» наряду с «советским адом». С другой стороны, показательная сила такого разделения России проявилась бы лишь в том случае, если бы этот эксперимент параллельного сосуществования двух режимов мог быть произведён на большой территории, и разница в положительном и отрицательном их характере была абсолютно очевидна. На деле, однако, устроить из Таврической губернии волшебный уголок прежней России едва ли было возможно. Что же касается «потёмкинских деревень», то повторять исторический опыт приблизительно на той же территории было бы просто смехотворно.

Всё это мы высказали Догелю, который, передавая проекты Струве и его затейливые комбинации, нисколько их не защищал, понимая их практическую неосуществимость. Странно, что Врангель, человек военный и практичный, мог увлекаться такими мыслями. Впрочем, этого, быть может, и не было: Догель говорил, что Врангель занят главным образом реорганизацией армии и бешеной чисткой своих частей. Ему, казалось, удастся то, что не удалось Деникину, — поднять на должную высоту воинскую дисциплину. Эта задача стала достижимой только благодаря миниатюрности врангелевского предприятия по сравнению с деникинским. Догель привёл несколько примеров беспощадной расправы Кутепова с развращёнными элементами в армии. Здесь видна была, конечно, энергичная рука Врангеля. Но будет ли его сопровождать удача — вот в чём вопрос.

Что касается внутриполитических вопросов, то Врангель, по словам Догеля, был решительно против всяких посторонних правительству элементов в системе своего правления. Таким образом, ни о какой коалиции с левыми течениями речи быть не могло, равно как и о присутствии на его территории всякого рода «нежелательных» общественных деятелей. Другими словами, на территории врангелевской армии оппозиция в европейском смысле не допускалась. Зато само врангелевское правительство не прочь было открыть «эпоху реформ» при условии осуществления их собственными доверенными людьми — то, что впоследствии называлось «правыми руками делать левое дело».

Догель уверял, что Врангель по аграрному вопросу придерживается диаметрально противоположных взглядов, чем, например, Деникин. Точно так же Врангель против излишней бюрократизации в гражданском управлении. Вообще военный элемент преобладает над штатским, происходит нечто вроде милитаризации власти. Догель в конце концов, со свойственной ему болтливостью, проговорился, что, в отличие от деникинской неопределённости по вопросу о форме правления, Врангель настроен определённо монархически, и роль, которая, по мнению окружающих, должна ему выпасть, — это роль генерала Монка при реставрации Стюартов[48].

Должен сказать, что эту характеристику личных взглядов Врангеля нельзя принимать на веру. Значительно позже я слышал от лица, стоявшего весьма близко к Врангелю, — от управляющего делами Совета министров И.И. Тхоржевского — другую характеристику политических взглядов нового главнокомандующего. Тхоржевский уверял меня, что Врангелю в зависимости от политического момента так же легко объявить вел. кн. Дмитрия Павловича, с которым он был на ты по конному полку, всероссийским императором, как провозгласить своего старшего сына претендентом на русский престол или ввести в подвластной ему области социализм. Это — широкая импульсивная натура без твёрдых принципов, человек минуты и жеста. К личной характеристике Врангеля, впрочем, я вернусь позже, и между двумя противоположными мнениями можно перекинуть какой-то мост. Несомненно, всё окружение Врангеля было, в противоположность деникинскому, однотонно — всё это были правые и монархисты, они-то и прочили Врангеля на роль Монка, с которой тот едва ли так просто примирился бы, очутись он в положении знаменитого английского генерала в 1660 г.

По сообщениям Догеля, в международной политике не чувствовалось нового курса, которого мы так ждали. Выходило как-то так, что Сазонова убрали, но на все вопросы смотрели по-сазоновски. Всё напоминало 1916 г., когда после ухода Сазонова фактически больше года продолжалась его политика. Не будет ли Струве вынужден последовать примеру преемников Сазонова в мировой войне? На этот вопрос ответ могло дать только будущее. Пока, во всяком случае, в деле нашей американской делегации Струве дал санкцию на остановку её Сазоновым и принял решение о её роспуске. Таким образом, в вопросе об американской помощи новый министр иностранных дел не проявил оригинальности. Но мы не знали всех подробностей дела и не могли судить о том, кто в большей мере был виновен в новом и теперь безнадёжном повороте дела — Врангель, Струве или наш «бэби» — Савицкий, занимавший такое маленькое место, но единственный, кто знал все обстоятельства дела.

Освобождение от реального дела

После ухода Догеля наша делегация вынуждена была признать, что все надежды рухнули и то, что виделось нам плюсом — близость Савицкого к Струве, — явно оказалось минусом. Нельзя сказать, что неопровержимый, вроде бы, аргумент о невозможности для Врангеля