Русская жена английского джентльмена - Лидия Николаевна Григорьева

class="v">но ЭТОТ муж

жил в приймах, безусловно.

Без денег, без жилья,

без нужных связей —

такого не прогонишь восвояси!

Пришел на день, потом остался на год,

не разделяя ни забот, ни тягот,

от пасынка с женой удрать не прочь.

Но напрочь привязала к дому дочь.

Жена, без причитаний и без слез,

одна тащила весь семейный воз.

Творец в быту особенно капризен,

когда необнародован, непризнан.

И вечно недоволен всем на свете.

Особенно когда шумели дети…

Порою до утра светились шторы…

Он в дворники пошел,

потом в лифтеры.

Все в лежебоки метил, в сторожа…

Такая жизнь бездельем хороша:

живи, пиша и лежа на диване.

Все выдумка и самолюбованье!

Он видел даль, бедняга и безумец,

где он – поэт, вития, член СП!

Его жена, ученая, из умниц:

покуда муж лежит на канапе

и вожделеет то к строке, то к “ Старке”,

спешила подработать на полставки.

И как-то успевала все на свете.

Особенно, когда болели дети…

Его стихи…

Вся закавыка в этом!

Он навыки имел, не быв поэтом!

Я, может быть, вершу неправый суд?

Ведь за плечами был Литинститут!

Все родственники знали,

знал весь дом:

о том, что он поэт, гласил диплом!

Не в этом ли таился корень зла?

Когда поэтов было – несть числа?

Чтоб ежегодный выпуск мастерских

нам даровал поэтов мастерских?!

На днях пришел едва ли не в слезах:

«На книгу отрицательный “редзак”!»

Пора, преодолев судьбы превратности,

Утишить свой аффект неадекватности!

Ведь начинал он жизнь свою не слабо —

легко дошел до должности прораба

и возводил жилой насущный корпус.

Но творческий прошел зачем-то конкурс…

Заочное ученье – не темни! —

заочному питанию сродни!

Учился кое-как, и – Боже мой!

…Опять он на бровях пришел домой.

Не слишком ли я все же увлеклась?

Поэзия – моя любовь и страсть!

И жаль к галере этой как припаянных —

потерянных, пустых и неприкаянных.

В искусстве мрамор не заменишь глиной…

А кстати,

познакомимся с Галиной.

Ее терпеньем я поражена:

она и есть поэтова жена!

Она хотя и без особых данных,

но ей претила жизнь на чемоданах,

отъезды, суета перестановки.

(Ирина, как всегда, в командировке).

Усердна, чистоплотна, домовита.

Судила обо всем всегда открыто.

И поднималась затемно всегда.

(Ирина же моя, моя беда:

все ночи за столом в пылу работы).

Когда б одни семейные заботы,

но днем Галина – старший инженер,

 в плену у ЭВМ и НТР —

толковая, как видно, голова!

Ей тридцать три исполнилось едва,

а выглядит она Ирины старше —

измученной, потухшею, уставшей.

И тяжела и бесполётна поступь…

Ирина – хороша…

Обмолвлюсь после:

как я забыла – ну ее совсем! —

ей в это время было двадцать семь.

Тигрица тоже мать своим тигрятам.

Ирина родилась в пятидесятом.

Весной всегда найдешь

в снегу прогалину.

Ирина знала все

про жизнь про Галину.

А я все чаще видела их вместе:

ни зависти меж ними нет, ни лести,

такие отношения не шатки.

И жили рядом – на одной площадке.

Их единила общая, сквозная

судьба:

…РОСЛИ ОНИ, ВОЙНЫ НЕ ЗНАЯ…

2.

…И ВЫРОСЛИ ОНИ, ВОЙНЫ НЕ ЗНАЯ…

То мебель, то ковры приобретая,

живут жильцы конца семидесятых.

Не надо околичностей предвзятых.

Придирки, право, не имеют смысла:

да уж не со времен ли Гостомысла

мы рады ставить высшие оценки

достоинствам добытой финской стенки,

предпочитая преданно и рьяно

отечественным чешские диваны!

Огульно не сужу – не “иск вчиняю”.

Я вовсе ничего не сочиняю —

мне жизнь дает достаточно реалий.

Спасибо, обошлось без аномалий!

Спасибо, есть потребность идеала…

Одних желаний, как известно, мало:

духовные запросы или ценности

оставить бы в сохранности и целости!

Любой из нас, конечно же, не рад,

что не исчезло слово “казнокрад “.

Мы все твердим уже который год:

пора крестовый объявить поход,

чтоб не роняли в грязь святые стяги

бездельники, рвачи или сутяги,

торговые мещане, леваки,

фарцовщики, лихие мясники,

буфетчики и лавочники тож!

Расходы государства подытожь…

Коррупция вокруг – какой позор!

Но автор не судья, не ревизор,

Не журналист с разящею секирой:

все это “отработано” сатирой —

она нажмет гашетку до упора.

Тем более меня торопит Лора.

Она собой затмит любую тему,

поскольку невтерпеж войти в поэму.

Изящная кокетка, травести.

Ей свойственно любого провести.

Одно могу сказать: такая Лора

не станет героиней Самотлора.

Ее происхожденье – полный мрак.

Когда-то ей помог фиктивный брак

прорваться в град святой,

первопрестольный.

Сочла бы я догадку непристойной,

когда б не знала “вечного студента” —

его не раз кормила эта рента.

Он был судим.

Неисправим.

Так что ж?

Расходы государства подытожь.

Но Лора оценила этот жест его

чуть в духе героини Чернышевского,

хоть отвалить пришлось изрядный куш.

Теперь при ней был настоящий муж:

не гений, не гигант, не Эспозито —

эстрадный плодовитый композитор.

Он, говорят, свою стезю нашед,

лишен был индивидуальных черт.

С лица воды