Русская жена английского джентльмена - Лидия Николаевна Григорьева

с неких пор

я только

БЕСПРИСТРАСТНЫЙ ХРОНИКЕР!

Ирина ждет ребенка.

Жизнь идет.

За ней поэма по пятам идет.

Тут любопытством душу не насытишь.

Что будет дальше?

Поживешь – увидишь.

4.

Один мой старый друг, международник,

по выходным усердный огородник

и семьянин (прекрасная черта)

сказал мне о поэме: “На черта?

Напомню я тебе без проволочек:

немало на земле горячих точек.

Пусть героиня мается, изволь,

мне не близка ее тоска и боль.

Мы будем укреплять свои границы,

она, как прежде, удлинять ресницы?!

Вас, женщины, замечу безотрадно,

пора эмансипировать обратно!

Живете вы, заветы все поправ”.

Я – в столбняке.

А вдруг товарищ прав?

Благих порывов всем не занимать…

Но я люблю глагол —

д о л ж е н с т в о в а т ь!

Я попытаюсь, будучи в себе,

“о времени сказать и о себе”.

Я истину, как старый клад, отрою:

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПОЭМЫ – БЕЗ ГЕРОЯ!

И потому, с неспешностью старинной,

я вас знакомлю с милою Ириной.

Давно живу —

тут сетуй иль не сетуй —

в магнитном поле героини этой.

Пусть не ясна вам мысль моя сквозная,

но я пишу о том,

что твердо знаю!

Отнюдь не пребываю в сладкой неге я.

Пусть это все отвергнет редколлегия.

Предвижу и критическую порку.

Но я Ирину знаю – НА ПЯТЕРКУ!

Пусть не впишусь в привычную систему —

тут не Клондайк, – а “застолбила” тему!

И это не претензия, не мания:

я жажду лишь взаимопонимания!

Наш разговор вполне в пределах жанра.

Я понимаю: на планете жарко.

Измучены, как язвой моровою,

немыслимой угрозой мировою.

Свидетели событий уникальных,

мы слышим выстрелы далеких войн

локальных…

Но, милый друг, месье международник,

событий политических угодник,

смотри: какая жизнь вокруг – живая!

И МЫ С ТОБОЙ РОСЛИ, ВОЙНЫ НЕ ЗНАЯ.

И, МОЖЕТ, НЕ УЗНАЕМ НИКОГДА…

5.

Но я спешу,

мне снова – некогда:

и это тоже

времени примета.

Уже к концу пошло склоняться лето.

И все у всех, как говорят, в ажуре.

Иринин муж шабашил на Амуре.

Они поспешно – в современном стиле —

контору леспромхоза возводили.

Вокруг тайга, угодия стрекозьи.

В протоке гнили бревна леспромхозьи.

Когда б не комары да мелкий гнус,

там место было б райское, клянусь.

Он был, как все, энтузиазма полон,

когда-то увлекался водным поло

и плавать был до одури готов.

Особенно любил нырять с плотов.

“Memento mori!” – и бывал таков.

Но плавал хорошо, без дураков.

Потом об этом говорили разно,

но кто- то вспомнил, как шутил опасно.

Да, мы вольны шутейничать, блазнить,

но смерть свою нам лучше не дразнить!

Пошел купаться утром “на плоты”.

Его искали там до темноты.

Подняли по звонку погранотряд.

Но вот подкралась ночь, как конокрад

или злодей в ворованном пальто…

Неужто впрямь:

“Да был ли мальчик-то”?!

Трезвонил телефон, а телеграф

депеши слал, резоны все поправ:

им водолазов вызвонить хотя бы!

На день второй – чуть свет —

разверзлись хляби

и небо до земли почти провисло.

Искать, конечно, не имело смысла:

как оказалось, это брал разгон

какой-то сверхъестественный циклон.

Он бушевал и сокрушал окрестности.

Ирина пребывала в неизвестности.

6.

На стыке дней контакты заискрило,

и все пошло внезапно вкось и криво.

И так натужно свищет канарейка,

как будто в горле села батарейка.

И в мыслях появилась лень и вялость.

Молчанию Ирина удивлялась,

и снился ей, измаянный делами,

любимый – за горами, за долами…

Как горе пережить?

Судите сами…

Нисколько не поможешь тут слезами,

но дни вела, не осушая слез.

К тому же мучил ранний токсикоз.

Друзья, конечно, помощь предлагали,

и потому она жила у Гали.

Там и нашла ее с трудом Вилора.

Я слышала обрывки разговора:

“Нельзя себя совсем не ставить в грош,

одумайся, его ты не вернешь!“

Потом совсем невнятные слова:

“И не жена, и даже не вдова,

ведь тело не нашли… не хоронили…”

Тогда дожди погибельные были:

все, что попало в сети урагана,

Амур давно донес до океана.

Ирина повторяла без конца:

“Ну как это? Ребенок – без отца? “

Ей вторила решительная Лора:

“А вырастет – не избежишь укора.

Обдумай перспективу бытия:

Ребенка ждет неполная семья!

Как у соседей-алкашей, к примеру…”

И что-то про служебную карьеру,

и что-то там про творческий Союз…

Подумаю – слезами обольюсь.

И так мое терпенье на пределе:

да женщины ли это, в самом деле?

Когда же стал звездою путеводной

для женщины столь трезвый ум холодный?

Когда приобрела вся эта братия

о жизни столь не женские понятия?!

Одно скажу: конечно, не вчера…

А Лора ведь хотела ей добра:

“Чем маяться всю жизнь да горевать,

не лучше ли беременность прервать?

Мы – женщины, что делать, хоть реви нам!

Все сделают, как надо, с сомбревином…”

Насколько помню, был в ходу как раз

во всех больницах “веселящий газ”.

Но все переносилось не легко

и до веселья было далеко.