Русская жена английского джентльмена - Лидия Николаевна Григорьева

имеешь

бледный вид…

И снова ввечеру душа болит:

хоть жизнь не древнегреческая драма,

но повергает в трепет телеграмма,

которая несет нам сообщение

о том, что проредел наш круг общения…

Пусть нам такое даже не примнится.

Ирина знала:

мать ее в больнице,

ее готовят к сложной операции.

И пребывала эти дни в прострации:

ночами снился тусклый облик мамин…

Она последний приняла экзамен.

Уже и вещи собрала в дорогу.

Звонок!

Ее отбросило к порогу:

ведь стала и пугливою и мнительной…

Но текст прочла

вполне успокоительный:

назначен день…

Они ее дождутся…

И силилась – напрасно – улыбнуться:

ведь мать жива!

И только в этом дело!

В Москве с Ириной жить не захотела,

верней, я не открою тут Америки,

дышать асфальтом

в чахлом пыльном скверике

ей запретили после двух инфарктов.

Печальных мне не перечислить фактов:

все вынесла б здоровая натура,

когда бы не известие с Амура…

Но становилось ей намного лучше

в своем саду, в его зеленой гуще.

Звучала группа “Маттиа базар”.

Смотрел картинки в книжке Елизар.

Ирина, приходя в себя с трудом,

с любовью вспоминала отчий дом —

с фундаментом из камня “дикаря”…

Мы умилимся тут, пожалуй, зря:

ведь в юности был этот дом – помеха.

“Уехать бы!” – все повторяло эхо.

Что делать, если в череде времен

не всякий

с в о е в р е м е н н о умен?

Тут часто ни просвета,

ни зазора…

8.

Перед отъездом забежала Лора.

Она любила “утрясать дела”:

“Ты знаешь,

я в издательстве была.

Там новый завредакцией.

Мой друг!

Такой пройдоха вправду стоит двух,

но прикипел душой к литературе.

Боюсь,

благодаря номенклатуре…

Журнальная мне пригодилась вырезка:

тебя он помнит.

Книга – в плане выпуска!”

Закатная полоска в окнах рдела.

“А знаешь, Лора, книга устарела.

В литературе измененья быстры.

Нахлынули волной метафористы:

стройна,

как ископаемая амфора,

иная многослойная метафора!

И возродилась, исподволь, поэма:

глубокая, волнующая тема!

Отрадное умов и чувств брожение —

Тут многое достойно уважения”.

“Да ты всегда во всем

хватаешь лишку!”

“Зачем же издавать плохую книжку?!

Я и сама устала быть упрямой,

но мне не стать

литературной дамой!”

А Лора льстила, зазывала, льнула…

Но и она потом рукой махнула:

“На голове твоей точить колун бы —

кто сходит вниз

с журнальной Джомолунгмы?!”

И отступила, чувствуя подспудно:

жизнь – не театр,

а все-таки абсурдна!

Вот истина совсем не прописная:

И ВЫРОСЛИ ОНИ, ВОЙНЫ НЕ ЗНАЯ,

НО ИХ ОТЦЫ ДОШЛИ ДО СТЕН БЕРЛИНА…

Мне интересна и близка Ирина,

как человек, над суетой поднявшийся.

Ее нельзя считать

н е с о с т о я в ш е й с я!

И все же рано приучать к почету.

Особенно – по гамбургскому счету.

9.

Акация

в расцвете лет и сил,

тут объявиться кто тебя просил?!

Взглянула —

и расширились зрачки:

огромные шершавые стручки

под ветром грохотали

хуже жести…

Кто разрешил расти на этом месте?!

Что, голову задрав, ты возомнила?

Едва могилу не разворотила…

Немилая, печальная картина:

на кладбище пришла моя Ирина,

чтоб мать с отцом похоронили рядом.

И съежилась акация под взглядом —

она в могильный холм ушла корнями.

Ее срубить прособирался днями

подпитый и старательный не очень

сомнительный кладбищенский рабочий.

А расстарайся раньше на денек,

могильщики бы вырыли пенек,

когда…

Но говорить об этом больно.

Неужто и намека не довольно?

Не миновать кладбищенской конторы.

Какие тут циничные поборы!

Осмелились и здесь поднатореть!

Дешевле – жить. Дороже – умереть!

Но тут не место для моих риторик.

Я ограничусь вздохом:

“Бедный Йорик…”

Нет ничего непредставимей были…

Акацию корявую срубили.

Девятый день,

потом сороковины

прошли в тумане тяжком для Ирины:

далекая родня навеселе,

десятая вода на киселе,

и все шумят и дышат перегаром.

А ей неловко перед Елизаром.

Он детским сердцем чувствовал беду,

но бабушку подолгу ждал в саду —

он не постиг, не осознал удара!

О сохрани, Всевышний, Елизара!

И молча – как во сне благом – кричу:

о не задуй горящую свечу!..

ВЕДЬ ОН – ЛЮБВИ И СВЕТА ВОПЛОЩЕНИЕ:

НА НЕМ ЗАМКНУЛСЯ

ВЕЧНЫЙ КРУГ ОБЩЕНИЯ.

Май 1983 года

Январь 1986 года

Послесловие

«ЛЮБОВЬ НЕ ОБМЕНЯЕШЬ НА РУБЛИ…»

«Действие эпистолярной драмы в стихах «Русская жена английского джентльмена» писателя и поэта Лидии Григорьевой происходит в переходный период России от социалистических идеалов к идеалам демократическим, что отражается на каждом думающем жителе страны. Героиня пьесы, талантливый автор, заведующая литературной частью модного театра, находит для себя выход в пути к Богу. И на этом пути встречает будущего мужа, священника англиканской церкви, что повлекло за собой переезд на постоянное жительство в Англию. О подробностях этого сложнейшего процесса, который называют для простоты «эмиграцией» или «интеграцией», хотя одним словом сути этого процесса – перестройки души, менталитета, элементарных привычек быта – никак не передать, автор рассказывает в прозрачных стихотворных монологах. Вернее даже в письмах героев. Уникальное произведение,