Российский колокол №5-6 2021 - Коллектив авторов

распространился слух о его переходе в иной мир, слух, который настиг Бродского в «американском далеке»… Бродский отозвался тогда на это печальное известие удивительным стихотворением «На смерть друга», где Чудаков – тоже пилигрим, нашедший наконец своё последнее упокоение:

…да лежится тебе, как в большом оренбургском платке,

в нашей бурой земле, местных труб проходимцу и дыма,

понимавшему жизнь, как пчела на горячем цветке,

и замёрзшему насмерть в параднике Третьего Рима.

Может, лучшей и нету на свете калитки в Ничто.

Человек мостовой, ты сказал бы, что лучшей не надо,

вниз по тёмной реке уплывая в бесцветном пальто,

чьи застёжки одни и спасали тебя от распада.

Тщетно драхму во рту твоём ищет угрюмый Харон,

тщетно некто трубит наверху в свою дудку протяжно.

Посылаю тебе безымянный прощальный поклон

с берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно.

И, конечно, весьма странно, а может быть, и поучительно, что в тот исторический момент судьба на мгновенье соединила трёх совершенно разных «шестидесятников» – еврейского юношу Бродского, ставшего впоследствии знаменитым космополитическим поэтом, сына энкавэдэшника Сергея Чудакова, анархиста и эстета, ставшего в психушке крутым русским националистом, и Станислава Куняева, который попытался понять и Чудакова, и Бродского.

* * *

Следующее виртуальное свидание с Бродским у меня произошло зимой 2006 года, когда я приехал в Питер и остановился в гостинице для паломников в Александро-Невской лавре, где мне вручили литературную премию имени Николая Рубцова. В скромном зале при лавре собрались друзья и поклонники поэта, пришла и дочка Рубцова Лена, которой я тут же передал денежную часть рубцовской премии.

А на другой день мы поехали в Ленинградский университет, посмотреть на недавно поставленный в его дворе памятник лауреату Нобелевской премии.

Николаю Рубцову, несмотря на то что он жил в Питере, работал на Кировском заводе, посещал литературное объединение при заводской многотиражке, никакого памятника в Питере нет… Впрочем, он ему и не нужен. С него хватит памятника в Тотьме на берегу Сухоны, памятника в Вологде на Набережном бульваре, надгробия на вологодском кладбище с барельефом, на котором выложены знаменитые, ставшие чуть ли не поговоркой, слова «Россия, Русь! Храни себя, храни!».

А здесь, в каменном каре Двенадцати петровских коллегий, собралась другая компания скульптур, в которой ему не было бы места.

Монумент Андрею Сахарову со связанными за спиной руками, сваренный из металлических полос и прутьев, не памятник, а скелет из ржавой арматуры, как будто трижды Герой Социалистического Труда прошёл через Освенцим. Слава Богу, что Елена Боннер не видела этот ржавый скелет своего знаменитого супруга… Памятник поручику Киже – железная связка всяческих ржавых обрезков; памятник молодой ведьме, летящей то ли на бревне, то ли на помеле, с сигаретой в руке, с задницей, блестящей от прикосновения студенческих рук.

Ещё несколько уродцев, облик которых я не захотел рассматривать, а имена их – разгадывать… Одно слово – пилигримы из стихотворения Бродского. И наконец мои спутники подвели меня к какой-то нескладной конструкции: «А вот это, Станислав Юрьевич, ваш знакомый, великий поэт!».

…На уровне моего пояса на асфальте на попа стоял небольшой чемоданчик, грубо сваренный из толстых листов ржавого железа. На торце чемоданчика лежал каким-то образом прикреплённый к нему плоский необработанный камень, а к камню была прикреплена голова то ли из чёрного кокса, то ли из какого-то металла, вся в рытвинах, в оспинах, в коросте; лицо этой головы было запрокинуто к небу, и его украшала счастливая и, несомненно, дебильная улыбка. Глаза на лице были полузакрыты. А сама голова стояла на камне, словно отрубленная… Словом – карикатура. Отвратительнее этого памятника (если суммировать впечатление от него) я видел только две скульптуры: бюст Осипу Мандельштаму в Москве и памятник Чехову в Томске…

Я по-гамлетовски погладил ладонью скульптуру по шершавой, чуть ли не золотушной голове. «Бедный Иосик… что они с тобой сделали! Похоронили тебя на шикарном кладбище, на которое ты, будучи в сословии честных пилигримов, глядел с угрюмой неприязнью… Но этого мало. Вместо того чтобы изваять тебя в человеческом образе, как изваяли Николая Рубцова на его родине, тебе поставили не памятник, а какую-то бесчеловечную карикатуру. Если вспомнить твои строчки: “На Васильевский остров я приду умирать ” – ты был достоин лучшего изваяния…»

…Когда я уезжал в Москву, то Володя Бондаренко сказал мне: «Ты зайди на Фонтанку в музей Ахматовой, в нём есть экспозиция “Американский кабинет Иосифа Бродского”. На выставке лежит твоя книжечка “Метель заходит в город ” с твоим автографом». «Ты прочитал его? – спросил я Володю. – Интересно, что я написал Иосифу почти полвека тому назад!» – «Нет, не прочитал, книжка была под стеклом в стеллаже, запертом на замок…»

…Мы вскочили в машину и помчались на Фонтанку. Но опоздали. Музей уже был закрыт, и охрана, конечно, не пустила нас в залы, а вечером я уезжал.

Однако я взял у охранника телефон музейной сотрудницы Нины Ивановны Поповой и, возвратившись в Москву, позвонил ей:

– Нина Ивановна! Прошу вас, возьмите из экспозиции книжек, которые у Бродского были в Америке, мою книжечку «Метель заходит в город» и прочитайте, пожалуйста, какие слова я написал ему на память почти полвека тому назад…

Через минуту приятный женский голос ответил мне:

– Слушаете? Я читаю вам вашу дарственную надпись Иосифу Александровичу: «Иосифу Бродскому с нежностью и отчаяньем, что эта книга будет совершенно чужда ему».

Я уже тогда понимал, что моя книжечка о России (странно, что он сохранил её для себя) будет чуждой ему так же, как мне со временем стали совершенно чужды его знаменитые «Пилигримы». Странно лишь то, что я до сих пор помню их.

Публицистика и эссеистика

Захар Прилепин

Высоцкий как наш современник

Не так давно на телевидении мне довелось поговорить о Высоцком. О том, как сложилась бы его судьба, если б он – это невозможно по многим причинам, но гипотетически – дожил до наших дней.

Наверное, хорошо, что Владимир Семёнович не увидел всего этого, сказал я. Парадокс, который сейчас возмутит многих: но именно Высоцкий и есть символ советской эпохи, один из главнейших, наряду с Гагариным, Жуковым и книгой «Как закалялась сталь». Советской, а не антисоветской.

И все его сотни песен о