Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918—1920 гг. Впечатления и мысли члена Омского правительства - Георгий Константинович Гинс

опубликовывались в «Русской армии», которая приобрела характер официоза. Формальные нарушения законности стали самым обычным явлением. Но было не до этого, когда уже происходила разгрузка Омска и сибирской столице грозило красное нашествие. Необходимо было всеми силами помочь борьбе.

Вот как характеризует деятельность Совета министров декларация 27 августа:

«Все силы должны быть посвящены только одной цели – дать отпор надвигающемуся врагу, несущему смерть и всеобщее разрушение. Каждый, кто способен носить оружие, должен стать в ряды нашей доблестной армии; все же остальное население в тесном единении с властью должно неослабным трудом самоотверженно содействовать ее боевой работе.

Все усилия власти направлены сейчас к обслуживанию армии. Личный состав министерств сокращен вдвое; на остающихся непризванными служащих возлагаются сверх обычных еще дополнительные обязанности в области санитарной, эвакуационной, снабжения. Сокращаются текущие расходы, пересматриваются сметы, и средства казны направляются на покрытие чрезвычайных потребностей военного времени. В этом направлении ожидает правительство помощи и от всего общества. Кто не способен носить оружие – идите в организации Красного Креста, в санитарные отряды земств и городов».

О Совете министров

Как я уже указывал, Совет министров не пользовался никаким авторитетом не только в стране, но и в самом Омске. И на него, главным образом, обрушивались все обвинения в бездеятельности, безвольности, реакционности. Из этих обвинений было правильно только второе: Совет был безволен.

Общество часто знает деятельность того или иного члена правительства, но оно смутно представляет себе работу Совета министров как высшего органа государственной власти.

А между тем этой именно работой определяется и внешнее положение государства, и его внутреннее строительство, и то безостановочное движение всего правительственного механизма, которым обеспечиваются порядок и законность в центре и на местах.

Работа Совета министров в августе и сентябре была поглощена по преимуществу текущими вопросами военной жизни. Мобилизация, эвакуация, снабжение – все это вопросы, которые по мере их развития и осуществления требуют все большего напряжения финансовых и административных сил. Трудно учесть, сколько времени и сил отдало управление делами одному только упорядочению призыва интеллигенции.

Если принять во внимание, что по указу Верховного правителя призывались все, даже министры, то нетрудно понять, что без вмешательства гражданской власти или остановилась бы вся административная и хозяйственная работа, или не вышло бы ничего, кроме конфуза.

Приходилось особыми дополнительными правилами смягчать жестокость указа и давать ему другое содержание. Только те, кто когда-нибудь работал над вопросами мобилизации, могут понять, как трудна была выработка этих правил, которыми приходилось примирять интересы фронта и тыла, правительственных и частных учреждений, железных дорог, фабрик, самоуправлений и так далее. Все требовали льгот, отсрочек, установления категорий.

В этот ответственный период, когда все горело рвением, нашлись и методы разгрузки правительства, и те приемы управления, которые являются единственно правильными и спасительными в такие периоды.

Во-первых, были расширены полномочия отдельных министров, во-вторых, созданы комитеты из нескольких министров, например комитет законности, комитет строительный и др., которые получали чрезвычайные права. Строительный комитет мог, например, передавать постройки любым общественным учреждениям, утверждать планы казенных построек с отступлением от правил о подрядах и поставках, реквизировать и распределять строительные материалы и так далее.

Как раз в это время общество требовало создания законодательного органа. Я не представляю себе, как могла бы тогда идти работа. Без предварительного согласования в Совете министров вносить в законодательный орган все мелкие текущие вопросы будничной жизни было бы невозможно, а внесение их только для того, чтобы к ним прикладывали штамп представительного органа, было бы совершенно излишней затяжкой.

Будничную работу правительства можно сравнить с деятельностью хотя бы управляющего имением, который даже в моменты чрезвычайные должен думать, например, не только о происходящем случайно стихийном бедствии, но и о спуске воды в шлюзах, о расчете с рабочими, о доставке шпагата, о всех тех частностях, тех иногда досадных мелочах, из которых слагается живой быт и непорядок в которых грозит полным расстройством хозяйства. Выпадают целые заседания Совета министров, длящиеся по 6–7 часов, посвященные всецело таким вопросам, какие в Государственной думе были известны под названием «вермишель». Но, очевидно, такая «вермишель» неизбежна и обязательна даже для самых крупнейших учреждений государства, и плохо было бы то правительство, которое отказалось бы от рассматривания вермишельных вопросов.

Работа экономического совещания

В то время как Совет министров выбивался из сил, работая над очередными и неотложными вопросами войны, работало и Государственное экономическое совещание.

Как я уже указывал, к этому учреждению многие относились с предубеждением и вне его, и внутри. Я всячески охранял его авторитет, и в этом отношении, как председатель его, чувствую себя безгрешным.

«Состав Экономического совещания – это тот центр, на который должно опираться правительство», – всегда говорил я. На совещании сидели такие оппозиционные люди, как Алексеевский, Огановский[116](последний, между прочим, был не выборным, а назначенным членом). И люди, отвыкшие было от привычки видеть и слышать оппозицию, привыкали к ней.

– Зачем этот Совдеп? – говорили мне справа. – Не вы ли сами заявляли, что в лютую зиму дерево не имеет листвы?

Действительно, я не считал возможным и нужным учреждать парламент, но я видел только пользу в том деловом сотрудничестве с правительством, которое устанавливалось у Государственного экономического совещания.

Оно добросовестно рассматривало все законопроекты, которые вносились министрами. Но период март – май поглотил как раз наиболее творческую эпоху, когда разрабатывались вопросы земельный, финансовый, промышленный, и работа Государственного экономического совещания совпала с эпохой упадка, когда неудачи на фронте заставили обратить все силы на работы оборонительные, а не созидательные.

Были рассмотрены большие законы об учреждении в Омске Института сельского хозяйства и промышленности, в Томске – Института исследования Сибири, во Владивостоке – Политехнического института. В законы были внесены существенные поправки, но, по существу, эта работа была проведена впустую.

У правительства не хватило предусмотрительности, и вместо того, чтобы командировать за границу несколько десятков молодых людей для подготовки в здоровых культурных условиях к будущей работе, оно тратило средства на безнадежные учреждения. Экономическое совещание не вняло трезвым голосам профессоров Поленова и Лебедева и пошло по пути поддержки эфемерных высших школ. Только один Иркутский университет будет, несомненно, существовать и впредь и послужит культурным памятником учредившего его Сибирского правительства.

Но судить за симпатии к просвещению не приходится, даже когда они заканчиваются неудачно, и то любовное внимание, с которым отнеслись все к новым институтам, само по себе заслуживает только похвалы.

Внесено было в Экономическое совещание несколько законопроектов о призрении[117]. Организация центральных и местных учреждений призрения (Правительственный вестник. 1919. № 227), закон о государственном призрении семей служащих,