Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918—1920 гг. Впечатления и мысли члена Омского правительства - Георгий Константинович Гинс

министра в одно из ответственных министерств, представил в Совет министров доклад по киргизскому вопросу. Когда министры ознакомились с докладом, они нашли в нем только исторические материалы и ни одного предложения, никакой программы министерства. Председатель Совета министров не должен был принимать такой доклад к обсуждению, но он был поставлен на повестку и возвращен обратно для переработки.

Почти все министерства состояли из таких «хороших», но неподготовленных людей, и если министры обладали сами хоть некоторой подготовкой, то они работали с утра до вечера. Им приходилось при этом заниматься сразу несколькими вопросами, и оттого многое задерживалось, а многое ускользало от их внимания. Последнее было хуже всего, потому что омская работа так поглощала их внимание, что от них ускользала вся местная жизнь.

Письмо с фронта

«Неужели не найдется у вас там в тылу человека граждански мужественного, который не убоится крикнуть во всю глотку всем этим тыловым негодяям, забывшим фронт и тех, за спиной которых они спокойно устроились, что пора проснуться, прекратить вакханалию, веселье в кабаках и личные дрязги и интриги из-за теплых местечек! Мы здесь, на фронте, в случае катастрофы – а таковая вполне возможна – сумеем умереть героями, но как будут околевать тыловые герои – это им виднее. Бейте в набат, пока не поздно! Здесь нет ни информации, ни должной агитации, нет снабжения всем необходимым и солдат совершенно забыт. Штыки очень легко могут повернуться в сторону Омска. Это говорю я, человек, близко стоящий к фронту, а вы знаете, что панике я не поддаюсь и брехней не занимаюсь».

Так писал один из героев сибирского похода полковник Ю. своему приятелю.

В то время как мы занимались разработкой широкого плана помощи, люди на фронте приходили в отчаяние. Они требовали набата.

Ответом на это письмо явились организованные сборы пожертвований. «День солдата» – газета, составленная лучшими публицистами Омска, с изречениями иностранных комиссаров и министров, была издана в пользу солдат. Была установлена тяжелая бельевая повинность.

Общество зашевелилось.

Подъем настроения

В июле генерал Иванов-Ринов в качестве атамана Сибирского казачьего войска совершил поездку по станицам. Хороший оратор, он умел подогреть настроение.

В начале августа был созван казачий круг, и казачество решило встать грудью на защиту родной земли. В Омске царило возбужденное настроение. Казаки стекались со всех сторон, возрождалась вера в победу; Иванова носили на руках.

Награды в Омске давались щедро и авансом. Адмирал произвел Иванова в генерал-лейтенанты.

Казаки поднесли атаману историческую саблю Яна Собеского[111], украшенную драгоценностями.

Подъем был общий. Население стало жертвовать. В распоряжение Иванова поступили миллионы, а Иванов все требовал и требовал. Нужно было отпустить много миллионов на наем рабочих для уборки урожая, миллионы на покупку седел и пр. Казачество или, вернее, тот же Иванов решило завести свое казачье интендантство, свой осведомительный орган «Осведказак». Миллионы лились широкой бумажной рекой. Станок работал. Казачество вооружалось.

Чехи и карпаторуссы выражали такой восторг перед доблестью казачества, что все были убеждены в их помощи.

На Омск

Еще в июле выяснилось, что красные поставили себе целью взять Омск.

Я побывал в одном из больших лазаретов у раненых солдат и с удивлением узнал, что там происходит междоусобная брань. Сибиряки стоят за большевиков, волжане и уральцы против. Первые говорят, что нужен мир, вторые – за войну до конца.

Это было потрясающим открытием. Несчастна власть, которая только случайно узнавала о настроениях армии. Никто из военных этого не знал.

Гайда всегда уверял, что Сибирская армия – самая прочная из всех. Никогда у него не опускался бело-зеленый флаг, символ снегов и лесов сибирских, и он был уверен в местном патриотизме своих солдат. Но это оказалось ложным. В составе Сибирской армии было много мобилизованных из Прикамья. При отступлении они разбежались. Вслед за ними стали разбегаться и сибиряки. От армии остались одни воспоминания, и начальники корпусов и дивизий летали, как духи из потустороннего мира, не имея реального существования. Сибиряки, не знавшие большевизма, не желали воевать, а штабы Гайды и Пепеляева, приютившие представителей демократии, превратились в источники разложения собственной воинской силы. Наоборот, Южная армия (3-я), состоявшая из людей, выстрадавших большевизм, оказалась самой стойкой.

Генерал Дитерихс решил беречь эту армию и собрать все силы на Тоболе, чтобы здесь остановить наступление. Генерал Лебедев, еще остававшийся начальником штаба, стремился, наоборот, использовать эту армию для немедленного нанесения удара противнику.

Не мне судить, кто из двух генералов был более прав. Но только удар, который Лебедев хотел нанести красным под Челябинском, кончился неудачей. Войска дрались с доблестью, не оставлявшей желать ничего лучшего, но несколько тысяч рабочих челябинского депо вышли против «колчаковцев» и решили судьбу сражения в пользу красных.

Некоторые военные говорили, что если бы войска не были задержаны у Челябинска и не дали бы там боя, то они разложились бы раньше, чем достигли Тобола. Может быть, это и так, но план генерала Дитерихса был нарушен и привел к неудаче. Лебедев понял, что ему надо уйти.

За несколько дней до его отставки состоялось заседание Совета министров, которое было посвящено создавшемуся положению на фронте. Все чувствовали, что наступает критическое положение.

Еще недавно я был в центре Акмолинской области и мог удостоверить, что если большевики подойдут к ее границам, то население перейдет на их сторону. Как председатель экономического совещания я мог засвидетельствовать, что после взятия Омска продовольствие армии станет задачей для Сибири непосильной.

Омск надо защищать во что бы то ни стало, и нельзя сомневаться, что красные будут стремиться к Омску со всем упорством, на которое только они способны.

Тельберг придумал в это время свой рецепт спасения. Он решил создать особый Военный совет из министров и генералов для совместного обсуждения всех вопросов, затрагивающих компетенцию как военных, так и гражданских властей.

Надежды на то, что генерал Лебедев, после того как он совместил положение начальника штаба с должностью военного министра, инкорпорируется с Советом министров и таким образом сблизит военные дела с гражданскими, совершенно не оправдались. Лебедев даже не появлялся в Совете министров. Его заменял генерал Будберг, который проявлял большую трезвость суждений, деловитость и подготовленность. Но он не был вершителем судеб, потому что блестящая Ставка оставляла Военное министерство в тени.

План Тельберга казался целесообразным, и Совет министров его в принципе одобрил.

Настроения омской общественности

Во время неудач ищут виновного.

В описываемое время виновным считался Совет министров. На него все обрушивались.

Никто не знал, какое скромное положение занимал он в действительности. Но если бы даже это было известно,