Ланкастеры и Йорки. Война Алой и Белой розы - Элисон Уэйр

К январю 1466 года Уорик уже отчаивался сохранить в будущем добрые отношения с королем Людовиком и извлечь из них выгоду. Как ни старался он убедить Эдуарда, тот не видел смысла в альянсе с Францией и все более сближался с Бургундией; посланники Филиппа недавно приезжали в Англию обсуждать брак между сестрой Эдуарда, Маргаритой Йоркской, и наследником Филиппа, графом де Шароле. Уорик знал, что Людовик вскоре услышит об этом, если уже не услышал, и хотел уверить французского короля в том, будто его влияние на Эдуарда настолько велико, что он без труда заставит его забыть о Бургундии и уговорит восстановить дружеские отношения с Францией. Поэтому он подделал письмо Эдуарда Людовику, в котором тот якобы обещал, что Англия не вторгнется во Францию и никак не помешает ей подавить восстание в герцогстве Нормандском, недавно отнятом Людовиком у брата, на что в реальности Эдуард тогда не согласился бы. Фактически отсылка такого письма была равносильна совершению государственной измены, но Уорику это было уже безразлично; кроме того, он знал, что переговоры Эдуарда с Филиппом Бургундским продвинулись не столь далеко, чтобы тот мог вскоре начать войну с Францией.

Не подозревая об обмане Уорика, Эдуард отправился в замок Фозерингей, где 30 января он сам, его находившаяся на последних месяцах беременности королева, его мать и множество родственников и друзей присутствовали в соборной церкви на торжественном перезахоронении останков герцога Йоркского и графа Рэтленда, в течение пяти лет покоившихся в скромных могилах в Понтефракте, а ныне перевезенных в составе длинной, пышной процессии из Йоркшира. Оба они были погребены теперь на клиросе, возле гробницы Эдварда, герцога Йоркского, погибшего при Азенкуре. В 1495 году герцогиня Сесили по ее собственной просьбе была похоронена рядом со своим супругом, а столетие спустя Елизавета I заказала и оплатила памятник Йорку в классическом вкусе, который можно увидеть в церкви и сегодня.

После этого король и королева вернулись в Вестминстер, где королева затворилась в своих покоях, дабы ожидать рождения их первого ребенка. Эдуард надеялся, что это будет сын, который упрочит непрерывность династии и обеспечит престолонаследие, и лейб-медик его жены, доктор Доменико Сериго, уверил, что на свет появится мальчик. Мужчинам, даже лекарям, по обычаю, запрещалось входить в покои королевы во время ее предродового затвора, однако доктор Сериго решил непременно стать первым, кто объявит королю, что у него родился сын, так как надеялся получить вознаграждение. Он подолгу обретался в коридорах, ведущих в покои королевы, и наконец 11 февраля 1466 года сумел проникнуть в переднюю перед той комнатой, где рожала Елизавета. Услышав крик новорожденного младенца, он громко осведомился, «кто родился у королевы», и одна из ее придворных дам отчитала его, воскликнув: «Кто бы ни родился у ее величества в стенах этого покоя, уж совершенно точно под дверью этого покоя стоит дурак!» Оказалось, что на свет появилась девочка, и доктор поспешно ретировался, не повидавшись с королем.

Эдуард вознаградил свою супругу, преподнеся ей ожерелье стоимостью сто двадцать пять фунтов, в честь рождения «нашей дражайшей дочери», которую окрестили Элизабет, а обряд совершил сам архиепископ Кентерберийский. В качестве крестного отца был избран Уорик, а восприемниц от купели – бабушки маленькой принцессы, герцогини Йоркская и Бедфордская.

После этого над королевой был совершен величественный очистительный обряд в Вестминстерском аббатстве, куда ее сопровождали два герцога, ее собственная мать и шестьдесят знатнейших леди. Затем она дала во дворце роскошный пир. В это время при дворе гостил Ярослав Лев из Рожмиталя, брат королевы Богемской, и пировал за королевским столом вместе с Уориком, который представлял своего сюзерена, поскольку, по обычаю, присутствовать на очистительном обряде, совершаемом над женой, королю не полагалось. Гостей было так много, что столы были расставлены в четырех больших залах. Уорик провел Рожмиталя по всем этим залам, останавливаясь, чтобы проследить за его реакцией на такое великолепие. Свите его гостя, включая мемуариста Габриэля Тетцеля, было позволено стать в уголке королевского зала и созерцать Елизавету за трапезой.

Это был самый роскошный из всех покоев, украшенный разноцветными шпалерами. Елизавета сидела в одиночестве за столом, поставленном на возвышении, в золоченом кресле, в течение всего пира, который продолжался три часа, и все это время ни она, ни ее гости не произнесли ни единого слова, а ее придворные дамы, все без исключения знатного рода, обязаны были вставать перед нею на колени. Даже ее матери надлежало преклонять колени, если она хотела к ней обратиться. После пира состоялся бал, и королева взирала на танцующих. Ей оказывались почести столь изысканные, «что я никогда нигде не видел подобных», замечал Тетцель. День завершился выступлением королевского хора, услаждавшего слух королевы и ее гостей чудесным пением: двор Йорков славился прекрасной музыкой.

В глазах иностранных гостей Уорик представал столь же могущественным, сколь и прежде. Их поражало его богатство и влияние и даже больше – его роскошное и теперь уже вошедшее в пословицу гостеприимство. Принимая пана Рожмиталя и его свиту, он пригласил их на пир из шестидесяти перемен блюд.

15 апреля граф по приказу Эдуарда прибыл в Кале, чтобы встретиться с Шароле и обсудить союз с Бургундией. Уорик не пытался скрыть свое неприятие этого плана и дал понять, что намерен заключить альянс с Францией, чего бы это ни стоило. Встреча Уорика и Шароле прошла без особого успеха.

Вскоре после этого Уорик и Людовик увиделись в Кале и подписали двухлетнее перемирие, по условиям которого Людовик вновь пообещал не поддерживать Маргариту Анжуйскую, а Эдуард поклялся не помогать Бургундии или Бретани в ущерб Франции. Людовик также согласился найти французского супруга Маргарите Йоркской и обеспечить ее приданым. Эдуард пошел на это перемирие лишь для того, чтобы хоть сколько-то «подсластить пилюлю» Уорику, но не собирался соблюдать его условия и в самом деле вскоре после того нарушил их, выдав охранную грамоту посланникам Франциска II Бретонского, позволяющую им прибыть в Англию. Эдуард преисполнился решимости во что бы то ни стало настоять на своем: англичане, может быть, и недолюбливали бургундцев, но испытывали истинную ненависть к французам, ибо не могли ни простить, ни забыть унизительные поражения, которые претерпели от них в конце Столетней войны.

В октябре 1466 года Эдуард IV и Филипп Бургундский заключили неофициальное соглашение, предусматривающее подписание договора о дружбе. Условия его еще предстояло выработать. Королева Маргарита, услышав о том, что англо-бургундский альянс неизбежен, и зная, сколько сил и времени Уорик потратил, пытаясь заключить союз с Францией, сделала вывод, что граф наверняка сильно разочарован и