Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

Рассуждения Монтеня о социальной значимости человека в главе «О существующем среди нас неравенстве», латинскую нумерацию которой Толстой исправил почему-то на арабскую, по пафосу и сути оказались очень близки Толстому.

«Пусть он (человек. — В.Р.), — писал Монтень, — отложит в сторону свои богатства и звания и предстанет перед вами в одной рубашке. Обладает ли тело его здоровьем и силой, приспособлено ли оно к свойственным ему занятиям? Какая душа у него? Прекрасна ли она, одарена ли способностями и всеми надлежащими качествами? Ей ли принадлежит ее богатство или оно заимствовано? Не обязана ли она всем счастливому случаю? Может ли она хладнокровно видеть блеск обнаженных мечей? Способна ли бесстрашно встретить и естественную и насильственную смерть? Достаточно ли в ней уверенности, уравновешенности, удовлетворенности? Вот в чем надо дать себе отчет, и потому надо судить о существующих между нами громадных различиях.

Если человек „мудр и сам себе господин, и его не пугают ни нищета, ни смерть, ни оковы; если, твердый духом, он умеет владеть страстями и презирать почести; и если он весь как бы гладкий и круглый, так что ничто внешнее не может его сбить с толку, то властны ли над ним превратности судьбы?“ <…> … он на пятьсот саженей возвышается над всеми королевствами и герцогствами, в самом себе обретая целое царство. <…>

Сравните с ним толпу окружающих нас людей, тупых, низких, раболепных, непостоянных и беспрерывно мятущихся по бушующим волнам различных страстей, которые носят их из стороны в сторону, целиком зависящих от чужой воли: от них до него дальше, чем от земли до неба. И тем не менее, таково обычное наше ослепление, что мы очень мало или совсем не считаемся с этим. Когда же мы видим крестьянина и короля, дворянина и простолюдина, сановника и частное лицо, богача и бедняка, нашим глазам они представляются до крайности несходными, а между тем они, попросту говоря, отличаются друг от друга только своим платьем» (Кн. 1, 234–235).

Именно так, как утверждал Монтень, думал и Лев Толстой, особенно с того момента, когда в нем свершился внутренний переворот и жизнь простого народа стала для него положительно значимой. Тогда же он обратился с просьбой к окружающим его людям не величать его графом.

В этой главе ему пришлось все по душе, но выделил лишь те слова, которые наиболее точно передавали суть проблемы. Он отчеркнул на полях:

«Надо судить о человеке, — так писал Монтень, — по качествам его, а не по нарядам, и, как остроумно говорит один древний автор (Сенека. — В.Р.), „знаете ли, почему он кажется вам таким высоким? Вас обманывает высота его каблуков“. Цоколь — еще не статуя. Измеряйте человека без ходулей» (1876, 1, 418 / Кн. 1, 234).

О выгоде одного и ущербе другого

Небольшую главку «Выгода одного — ущерб для другого» Толстой отметил загнутым нижним уголком. В ней прозвучала грустная мысль об универсальной, с точки зрения Монтеня, особенности не только общества, человека, но и природы: «нет такой выгоды, которая не была бы связана с ущербом для других». Таков универсальный закон мироздания:

«Купец наживается на мотовстве молодежи; земледелец — благодаря высокой цене на хлеб; строитель — вследствие того, что здания приходят в упадок и разрушаются; судейские — на ссорах и тяжбах между людьми; священники (даже они!) обязаны как почетом, которым их окружают, так и самой своей деятельностью нашей смерти и нашим порокам. <…> Покопайся каждый из нас хорошенько в себе, и он обнаружит, что самые сокровенные его желания и надежды возникают и питаются, по большей части, за счет кого-нибудь другого. <…>

Когда я размышлял об этом, мне пришло в голову, что природа и здесь верна установленному ею порядку, ибо, как полагают естествоиспытатели, зарождение, питание и рост каждой вещи есть в то же время разрушение и гибель другой» (1876, 1, 130 / Кн. 1, 101).

Всегда ли нравственно то, что полезно?

В. И. Ленин, выступая на III съезде российского комсомола, подарил молодежи мысль: нравственно то, что полезно пролетариату. Как следствие этого тезиса — пароходы с затонувшими и высланными инакомыслящими, политические репрессии, разрушение храмов и убиение служителей веры…

По социалистическому идеалу был нанесен удар. Великая Отечественная война на время приостановила разрушающее действие этого правила, но оно быстро восстановило себя в правах и вскоре развалило, к общему ликованию буржуазии, первое социалистическое отечество. Убежден, если бы идеологи социализма не отреклись от вечных нравственных принципов жизни, социализм оказался бы более стойким в схватке с паразитами от народа, знающими толк в обмане, лицемерии и насилии.

Мысль о несовпадении пользы и нравственности была не только высказана Монтенем в «Опытах», но и подтверждена многочисленными примерами из истории человечества.

Толстой, внимательно прочитав главу «О полезном и честном», выделил то, что показалось ему наиболее важным.

По нутру ему пришлось противопоставление Монтенем общественноймысленн жизни мироустройству Космоса и Природы. Он отчеркнул фрагмент текста, который содержал не только указание на это, но и недвусое обвинение человека в «пагубном» воздействии на природу:

«Наше устройство — и общественное и личное — полно несовершенств. Но ничто в природе не бесполезно, даже сама бесполезность. И нет во вселенной вещи, которая не занимала бы подобающего ей места. Наша сущность складывается из пагубных свойств: честолюбие, ревность, пресыщение, суеверие и отчаяние обитают в нас, и власть их над нами настолько естественна, что подобие всего этого мы видим и в животных: к ним добавляется и столь противоестественный порок, как жестокость, ибо, жалея кого-нибудь, мы при виде его страданий одновременно ощущаем в себе и некое мучительно-сладостное щекотание злорадного удовольствия; его ощущают и дети. Сладостно наблюдать с берега за бедствиями, претерпеваемыми другими в открытом море, где бушуют гонимые ветром волны (лат.)» (1876, 3, 302 / Кн. 2, 5–6).

Чуть ниже Толстой отчеркнул еще один фрагмент текста, полный скорее сарказма, нежели иронии. В нем четко была обозначена граница порога, через который человек не должен переступать. Недопустимо человеку занимать должности, которые потребуют от него нарушения нравственных принципов. Монтень в своих рассуждениях высказался бескомпромиссно, ибо не допускал отхода от этих принципов даже тогда, когда, казалось бы, есть момент «извинительности» в силу некой общественной необходимости. Монтень переложил суть проблемы на людей другого типа.

Толстой не только отчеркнул нижеприводимый фрагмент текста, в котором речь шла о вышесказанном, но и на полях возле