Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков

С трудом, в борьбе с «зелеными», было начато строительство ТЭЦ «Северная» Мосэнерго. Успешно шло строительство и освоение линий электропередачи сверхвысокого и ультравысокого напряжения 500, 750 и 1150 кВ. Этим самым усиливалась мощь Единой энергетической системы страны.

Были введены в эксплуатацию высоковольтные линии электропередачи: ВЛ–1150 кВ: Экибастуз — Кокчетав, Экибастуз — Барнаул, Барнаул — Итат; ВЛ–750 кВ: подстанция Североукраинская — Курская АЭС, Смоленская АЭС — Михайлов; ВЛ–500 кВ: Саяно-Шушенская ГЭС — Новокузнецк, подстанция «Демьянская» — Сотинская, Балаковская АЭС — Куйбышев, Волгодонск — Шахты, Вологда — Череповец, Балаковская АЭС — Куйбышев (2-я цепь), Итат — Томск, Балаковская АЭС — подстанция «Трубная», Петропавловск — Курган, Нерюнгринская ГРЭС — Сковородино, Троицкая ГРЭС — Магнитогорск, Тюмень — подстанция «Луговая», Ириклинская ГРЭС — подстанция «Газовая».

Глава 40

Министр топлива и энергетики России

Мое первое знакомство с Ельциным произошло в Свердловске, когда в должности заместителя министра энергетики и электрификации СССР по эксплуатации, а потом — по науке я выезжал по служебным делам в РЭУ Свердловскэнерго. Раньше существовало такое негласное правило: руководитель любого ранга, прибывающий в регион из центра, должен был непременно предстать перед очами первого секретаря местного партийного комитета. Так поступал и я. Но мои встречи с первым секретарем Свердловского обкома КПСС Ельциным носили в большинстве случаев конструктивный характер. Мне удавалось решить у него множество практических вопросов, предварительно проработанных с региональными энергетиками.

Борис Николаевич беседовал со мной с большим интересом, живо и остро реагировал на любые просьбы и незамедлительно принимал по ним решения. Он владел информацией обо всех проводившихся в Свердловской области работах по наращиванию энергетических мощностей и реконструкции крупнейшей на Урале тепловой электростанции — Рефтинской ГРЭС, проявлял заботу об ускорении поставок казахстанских углей из Экибастуза и снижении остроты экологических проблем в регионе.

Не лишенный чисто мужского обаяния, Ельцин выглядел властным и полным кипучей энергии руководителем, склонным к резким поворотам и решениям. Он казался мне человеком дальновидным и надежным. Но уже тогда было заметно, что политика со всеми ее «оборотными» сторонами стала частью его жизни, наложила на него свою несмываемую печать.

Когда Ельцин занял пост первого секретаря МГК КПСС, мне в качестве заместителя министра приходилось бывать на заседаниях Бюро Московского горкома, когда там обсуждались вопросы подготовки города к зиме. Борис Николаевич на этих заседаниях, проходивших в жестком ключе, производил впечатление активного хозяйственника. Выступал он бодро, задиристо, используя примеры из жизни города, поскольку лично ездил по заводам, магазинам, больницам. Он работал как бы на опережение, «нюхом» чувствуя настрой людей. Видно было, что ему досаждала необходимость вечно жить с оглядкой на мнение вышестоящих инстанций.

На одном из заседаний Бюро МГК КПСС он обратился ко мне со словами:

— Анатолий Федорович, я прошу вас взять над Москвой шефство по вопросам энергетики.

— С удовольствием, Борис Николаевич! — ответил я тогда.

Я почему-то поверил в этого бескомпромиссного человека, в котором вполне уместное честолюбие не заглушало все остальные движения души. Мне уже с первых дней нашего знакомства показалось, что Ельцин руководствовался одним из испытанных древних постулатов: «Не пытайся быть умней своих подчиненных, и тебя полюбят». Скорее всего, из этого постулата проистекало его мнение о Горбачеве и его (ныне уже покойной) супруге Раисе Максимовне, чьи формы общения с народом страдали снобизмом, уходом в бесплодные умствования, в далекие от народных проблем эмпиреи.

О семейном дуэте Горбачевых я был наслышан еще на Ставрополье. И если Борис Николаевич что-то о них недоговаривал, так это, вероятно, потому, что обладал качеством настоящего политика — не говорить правду, что вовсе не равнозначно лжи: просто бывают случаи, когда лучше промолчать. Уж кто-кто, а он хорошо знал, что с давних лет за познание монарших тайн следовало проклятие, а за их прилюдное оглашение — аутодафе.

«Заря дерзает, когда занимается», — вполне справедливо утверждают французы. Первые разговоры, в которых в виде замысла формулировались пожелания иметь в России собственное Министерство топлива и энергетики, относятся к 1990 году. Считается, что замысел — это вполне реальная вещь, и если он где-то витает, значит уже существует во плоти и находится в ряду с другими реальностями, которые невозможно разрушить, как бы это кому ни хотелось. Но министра энергетики и электрификации СССР Юрия Кузьмича Семенова идея создания первого в истории Российского государства министерства по управлению топливно-энергетическим комплексом совершенно не трогала. Ему и его окружению казалось вполне достаточным, что в составе Совета Министров СССР действовало Бюро по ТЭК, председателем которого в 1989–1991 годах был Лев Дмитриевич Рябев.

Рябев считался высокоподготовленным специалистом и профессиональным руководителем. После окончания в 1957 году Московского инженерно-физического института он работал во Всесоюзном научно-исследовательском институте экспериментальной физики (ВНИИЭФ, Арзамас–16), который возглавил в 1978 году. В 1984 году Лев Дмитриевич перешел с должности заведующего сектором оборонного отдела ЦК КПСС на административную работу, став заместителем министра, первым заместителя министра, министром среднего машиностроения СССР, заместителем Председателя Совета Министров СССР. Бюро по ТЭК под его руководством курировало вопросы, входившие в ведение Министерства энергетики и электрификации СССР, Министерства угольной промышленности СССР, Концерна Газпром СССР, Министерства нефтяной промышленности СССР, Министерства нефтяной и нефтехимической промышленности СССР, Министерства строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности СССР, других министерств и ведомств. В подчинении Совета Министров РСФСР находился только Ростоппром РСФСР, ведавший работой мелких угольных шахт местной промышленности, расположенных в областях, краях и республиках России, и торфоразработками, которые велись в интересах энергетики, а также (в большей своей части) — сельского хозяйства.

Энергосистемами РСФСР мне пришлось заниматься с первой минуты после назначения на пост заместителя министра энергетики и электрификации СССР, не делая никакого различия между союзными и российскими энергетическими объектами. Более того, Верховный Совет РСФСР и Совет Министров РСФСР, различные комитеты и ведомства часто приглашали меня для доклада по вопросам состояния энергетики в России. Я никогда не скрывал своего недоумения по поводу того обстоятельства, что управление энергетикой РСФСР осуществлялось на союзном уровне. В отличие, например, от национальных республик, входивших в состав Союза ССР, которые имели собственные управленческие структуры в виде министерств или главных управлений энергетики двойного подчинения (республиканского и союзного). А еще большее непонимание вызывал у меня казус с формированием государственного плана развития электроэнергетики СССР. Россия, как это ни удивительно, в этом плане никогда не занимала приоритетного положения — к ней относились по принципу: «На тебе, боже, что нам негоже». Поэтому, считал я, в России необходимо