История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

Батлен, генерал-лейтенант графа Эссекса, взятый в плен в Боконноке, а затем обмененный на одного из офицеров короля, явился от графа с предложением о переговорах. Как только он был отослан обратно, граф Эссекс, с лордом Робартсом и самыми близкими ему офицерами, сел на судно в Фоуи и отбыл в Плимут, оставив всю свою пехоту, артиллерию и боевые припасы на попечение генерал-лейтенанта Скиппона, коему и было поручено добиваться возможно более выгодных условий. Недолго задержавшись в Плимуте, граф взошел на ожидавший его корабль королевского флота и несколько дней спустя прибыл в Лондон, где его встретили с ничуть не меньшей, чем обыкновенно, почтительностью, выказав Эссексу такое уважение, как будто он привел с собой собственную армию, да еще и самого короля.

Король между тем дал согласие на переговоры, стороны заключили перемирие и обменялись заложниками, и тут неприятель прислал предложения, которые были бы вполне уместны при сдаче хорошо укрепленного города после упорной обороны. Но он быстро убедился, что другая сторона не считает его находящимся в подобном положении, и в конце концов согласился сдать свои пушки (с учетом 4 орудий, захваченных несколькими днями ранее, их было 38), 100 бочек пороха с соответствующим количеством ядер и запалов, и около 6000 мушкетов; после чего офицеры получали право уйти, имея при себе шпаги, деньги и личное имущество; для защиты капитулировавших от грабежа конвой должен был сопровождать их до Пула или Саутгемптона; все раненые и больные могли оставаться в Фоуи до своего выздоровления, а затем получить пропуск в Плимут.

Соглашение это было выполнено в понедельник 2 сентября, и хотя срок его истекал поздно вечером, сдавшиеся предпочли уйти уже ночью. Были приняты меры для защиты их от насилий, и однако в Лоствизиле, где парламентская армия долго стояла на квартирах, а затем и в других городах, через которые она в свое время прошла, обыватели, и особенно женщины, заметив у солдат собственные вещи или предметы одежды, недавно ими отнятые, обошлись с ними весьма грубо, а иных даже ограбили; более же всего досталось солдатским женам, которые успели запомниться особой наглостью поведения. Около ста парламентских солдат поступили на службу в королевскую армию, а из шести тысяч, вышедших из Фоуи, в Саутгемптоне не собралось и третьей части. Там их и оставил королевский конвой, причем Скиппон собственноручно засвидетельствовал, что конвойные вели себя чрезвычайно любезно и в полной мере выполнили возложенные на них обязанности.

Пока король действовал на западе, Оксфорд оставался в весьма скверном положении в отношении провианта, фортификаций, численности гарнизона, а также настроений его недружных обитателей: город тогда был переполнен лордами (помимо лордов-членов Тайного совета), иными знатными особами, а еще дамами, которые, если что-то было им не по нраву, превращали в недовольных и всех окружающих. Но даже в отсутствие короля люди, желавшие верно ему служить, действовали столь согласно и единодушно, что им удавалось заставить остальных делать то, чего требовали обстоятельства. Так, они распорядились создать большие запасы хлеба, отвели под склады здания университетов, а заботиться о сохранности зерна поручили его владельцам. Чтобы обеспечить надежное несение караульной службы, они набрали множество волонтеров, и для подобной бдительности имелись веские основания, ибо когда обе парламентские армии находились близ Оксфорда, генерал-майор Браун, уважаемый лондонский гражданин и отважный солдат, был оставлен во главе сильного гарнизона в Абингдоне, откуда, пользуясь численным превосходством, всерьез беспокоил Оксфорд — что заставило упомянутых особ с еще большей энергией продолжить строительство укреплений, которые во многих важных местах были приведены в удовлетворительное состояние. Когда же опасность осады миновала (Уоллер был далеко, не способный уже ни преследовать короля, ни тем более обложить Оксфорд), эти люди решили предпринять нечто еще более значительное.

Незадолго до выступления в поход король обнаружил, что его советники недовольны оксфордским комендантом, грубость и непочтительность которого внушали им глубокую тревогу. Прежде обязанности коменданта исполнял, притом ко всеобщему удовлетворению, сэр Уильям Пеннимен, человек храбрый, великодушный и вдобавок чрезвычайно любезный с людьми всякого звания, ведь он получил хорошее воспитание и отлично знал нравы и обычаи двора. Но после его смерти королева (находившаяся тогда в Оксфорде) сочла, что под защитой католика она будет в большей безопасности, и добилась от короля назначения сэра Артура Астона. Сэр Артур (а он служил тогда в Ридинге) обладал странным свойством внушать к себе глубокое уважение там, где его не знали, и вызывать нелюбовь у тех, кто находился рядом; в Оксфорде же с ним успели познакомиться достаточно хорошо, чтобы испытывать к нему хоть какую-то симпатию. Король это хорошо понимал и чувствовал глубокое беспокойство, видя, что нерасположение к Астону было всеобщим и вполне оправданным. По этой причине Его Величество предоставил чрезвычайные полномочия лордам своего Тайного совета, которым сэру Артуру надлежало подчиняться, что вынудило коменданта обходиться с ними почтительнее, чем это хотелось ему самому — человеку грубому, безмерно любившему деньги и не гнушавшемуся неправедным стяжанием. Кроме того, нескольких офицеров, которые, еще не получив назначения в армию, находились тогда в Оксфорде, лорды (следуя указанию Его Величества) попросили помочь коменданту, главным образом в укреплении города. Один из них, полковник Гейдж, еще недавно командовавший английским полком во Фландрии, получил на прежней службе отпуск и прибыл в Оксфорд, чтобы предложить свои услуги королю.

Человек и в самом деле необыкновенный, он имел крепкое телосложение, приятную наружность и принадлежал к славному роду (дед его был кавалером ордена Подвязки); помимо обширного военного опыта и блестящих способностей командира Гейдж обладал множеством иных достоинств, проистекавших из тонкого воспитания: он был не чужд наукам, сведущ в изящной словесности, великолепно владел испанским и итальянским языками и превосходно изъяснялся по-французски и по-голландски (за последние двадцать лет он почти не бывал в Англии). Равным образом он был хорошо знаком с придворными обычаями и в продолжение многих лет пользовался уважением эрцгерцога Альберта и его супруги Изабеллы, чей большой и блестящий брюссельский двор принадлежал тогда к числу образцовых, так что Гейджа с полным правом считали человеком недюжинного ума и изысканного воспитания. К этому джентльмену лорды-члены Тайного совета относились с особым почтением и в ту пору, когда Оксфорду, по их мнению, угрожала осада, нередко с ним совещались, полагая, что пребывание полковника в городе само по себе способствует его безопасности. Коменданта же, сэра Артура, все это настраивало против Гейджа: он отвергал любые его предложения и прямо-таки ненавидел полковника, да и трудно было найти людей, столь непохожих по характеру и манерам.

Между тем Безинг-хаус, поместье маркиза Винчестера (лично командовавшего