XX век. Уроки истории. 1900-1939 - Егор Станиславович Холмогоров

сведений или измены заложников казнить, а дома, им принадлежащие, сжигать…. Всех способных к боям мужчин собирать в какое-нибудь большое здание, содержать под надзором и охраной на время ночевки, в случае измены, предательства — беспощадная расправа».

В «приказе» упоминались наказания укрывающих большевиков деревнями (денежный штраф!!!) и предлагалось ввести институт заложничества для случаев использования местных жителей для разведки и связи. В случае измены заложников предполагалось расстреливать.

Ничего сопоставимого с красным институтом всеобщего заложничества, когда в конце января 1919 года великие князья Павел Александрович, Дмитрий Константинович и Николай и Георгий Михайловичи были расстреляны в отместку за Карла Либкнехта и Розу Люксембург, здесь, конечно, и в помине нет.

Однако, источниковедческий разбор показал, что никакого «приказа Колчака» в природе попросту не существовало и перед нами классический источниковедческий фантом. Ратьковский ссылается на работу Гагкуева и Цветкова «Красный и белый террор» где документ без заглавия и без подписи опубликован как «Выдержки из приказа Колчака» с архивным шифром: «ГА РФ. Ф. 827. Оп. 10. Д. 105. Л. 126». Однако никаких фото в публикации нет и что конкретно находится по этому шифру совершенно не ясно.

Позднее публикатор В.Ж. Цветков подтвердил историку В.Г. Хандорину: «Собственно это не приказ, не указ и тем более не закон, а некое «повеление» Колчака, который я брал у Гуревича, Гуревич в «Воле России» ссылался на Колосова» . Итак, эсер В.Я. Гуревич, в прошлом член экономического совещания при Колчаке, в эсеровском еженедельнике «Воля России» приводит цитату из борца с Колчаком Колосова.

«Весной 1919 г. мне был доставлен «Приказ» начальника гарнизона гор. Енисейска пор. Толкачева от 3 апреля за № 54, в котором пор. Толкачев опубликовал полученную им от командующего войсками иркутского военного округа ген. Артемьева телеграмму, датированную 23 марта за №0175-632. Так как эта телеграмма представляет собою чрезвычайно интересный исторический документ, то я привожу ее здесь полностью. В ней передавались непосредственные распоряжения и инструкции адмир. Колчака, как подавлять крестьянские восстания. Ген. Артемьев телеграфировал об этом пор. Толкачеву, подавлявшему восстание в Енисейске».

Как видим, Колосов, являющийся первоисточником всех мнимых публикаций мнимого приказа Колчака, сам тоже не видел своими глазами ни распоряжений Колчака, ни даже распоряжений ген. Артемьева. Всё, что ему было известно — это приказ гарнизонного начальника поручика Толкачева, чей приказ и был возведен с помощью подгонок и фальсификаций в «Приказ Колчака о Белом Терроре». Какие из распоряжений Толкачева восходят к Колчаку, какие к Артемьеву, а какие являются его собственным творчеством мы покамест судить не можем. Все предположения Колосова о характере распоряжений Колчака остаются на его совести систематического борца с «верховным правителем» России

Весьма любопытно, что современные публикаторы пропустили два пункта толкачевского приказа, которые, конечно, значительно меняют представление об общем его характере.

«5. В подчиненных вам частях установить суровую дисциплину и порядок. Никаких незакономерных действий, грабежей, насилий не допускать. С уличенным расправляться на месте, пьянство искоренять, пьянствующих наказывать, отрешать, карать.

6. Начальников, не умеющих держать вверенные им части на должной высоте, отрешать, предавая военно-полевому суду за бездействие власти».

Итоги обсуждения мнимого «приказа Колчака» подводит В.Г. Хандорин:

«Как показало расследование историков, в тексте распоряжения, переданного по телеграфу 20-го (а не 23-го) марта от имени А.В. Колчака военным министром Н.А. Степановым командующему Иркутским военным округом генералу Артемьеву, ни о каких заложниках речи не шло. Речь о заложниках появляется в передаче этого распоряжения со своими дополнениями самим Артемьевым генералу Розанову телеграммой от 23 марта. Именно в этой редакции его воспроизвёл как якобы распоряжение самого Колчака (и тоже от 23 марта) известный просоветский историк П.А. Голуб сначала в своей статье в 2003 г., а затем и в монографии в 2010 г.; у него, в свою очередь, эту ссылку позаимствовали и редакторы некоторых сборников документов. Однако проведённое историками расследование показало, что по этой единственной архивной ссылке на данный документ как на «приказ Колчака», впервые приведённой Голубом и заимствованной у него другими авторами, такого документа нет».

Итак, «законодательная основа» мнимого «белого террора» оказалась при ближайшем рассмотрении источниковедческим фантомом.

Красный террор (проводившийся первые месяцы большевизма на деле — вспомним цареубийство, расправу с Ярославским восстанием и т.д.) был провозглашен большевиками в официальных документах. 2 сентября 1918 года Яковом Свердловым было подписано обращение ВЦИК о красном терроре: «Рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов». Это решение было закреплено постановлением СНК от 5 сентября 1918 года, подписанным наркомюстом Курским, наркомвнудел Петровским и управделами СНК Бонч-Бруевичем. Постановление так и называлось «О красном терроре» и содержало декларацию: «Обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью».

Иными словами, красный террор существовал как провозглашенный государственно-правовой факт, «белый террор» был вычитан из советских газет. При этом существенно разнилась не только форма, но и суть репрессивной политики, проводившейся красными и белыми. Репрессии белых были направлены на конкретных лиц, которые рассматривались как красные активисты или сочувствующие. Несомненно, среди этих репрессий были и выходившие за строгие правовые рамки и, возможно, несправедливые по сути. Но белая репрессивная политика, в том числе проводившаяся правительством Колчака, была направлена против конкретных лиц, групп лиц, в крайнем случае, малых групп (если верить распространяемой советской печатью утверждениям о том, как белые «сплошь перепороли» ту или иную деревню — а каждое такое утверждение нуждается в проверке).

Красный террор с самого начала лежал вне контекста индивидуальной или даже групповой вины. В его основе лежал концепт классовой борьбы. Репрессиям — расстрелу, взятию в заложники, принудительному труду — должны были быть подвергнуты все представители «эксплуататорских классов», независимо не только от своих конкретных контрреволюционных действий, но даже и независимо от отношения к советской власти. Ни нейтралитет, ни даже лояльность «классового врага» от расправы не спасали. Белым, разумеется, не могло бы прийти в голову «взять в заложники всех рабочих» какого-то города. Красные применяли этот прием сплошь и рядом. Именно в результате классовой природы красного террора соотношение жертв двух репрессивных политик, красной и белой, по подсчетам современных демографов оказалось 4:1. То есть на одного убитого не на поле боя белыми приходятся четверо убитых не на поле боя красными.

Разумеется, совершенно абсурдны указания на «белый террор» со стороны политической силы, которая никогда так и не осудила красного террора. Если коммунисты на самом деле осуждают любой террор, то они сами же и должны возглавить ленинопад, первыми потребовать вынести мумию из мавзолея, переименовать многочисленные улицы в честь знаменитых инициаторов и участников этого