Королевство Кипр и итальянские морские республики в XIII–XV веках - Светлана Владимировна Близнюк

короля, воспринимались как иноземцы-завоеватели только местным греческим населением. Сами Лузиньяны и их сторонники, никогда не забывавшие о своем франкском происхождении, постепенно начали ощущать себя киприотами. А к XV в. и самих Лузиньянов, и их вассалов, и других латинян, постоянно проживавших на острове и являвшихся подданными кипрского короля, даже местные греки все чаще называют киприотами, особенно когда речь идет о внешнеполитических делах[1745].

Уже к середине XIII в. кипрские короли проводят совершенно определенную политику в отношении иностранцев в их государстве. Иностранцами считаются подданные других государей. Любой иноземец, прибывший на Кипр по торговым или иным делам, пожелавший поселиться на острове на длительный срок, будет вполне радушно принят, ему окажут поддержку, предоставят возможность поселиться в любом из кипрских городов и проживать на острове столько, сколько тот пожелает. Кипрские власти всегда были готовы создать для чужеземцев благоприятные условия и для проживания, и для их предпринимательства.

Иностранцы, находившиеся при дворе Лузиньянов, являлись широким каналом для регулирования отношений с другими государствами Западной Европы и Византией, получения информации, притягивания к нему нужных или интересных личностей. При этом королевскому двору Кипра удавалось сохранять и одновременно синтезировать многообразие и колорит чужих культур: западноевропейской, греческой, сирийской и арабской. Оставаясь по форме, манерам, языку общения, облику двором западноевропейских королей, храня идеи и традиции крестоносцев, он всегда источал какой-то особый, легкий, но явно уловимый аромат греческого и сирийского Востока и оказался куда ближе к языку и культуре Византии, чем это можно было предполагать, рассматривая лишь историю внешнеполитических или экономических отношений королевства Лузиньянов. Желание походить на византийских императоров, окружить себя достойной их роскошью, пожалуй, испытали все правители-крестоносцы, начиная с королей Иерусалима и заканчивая латинскими правителями времени заката эры крестоносцев. Не обошла стороной эта чаша желания и Лузиньянов. Недаром однажды заметил Леонтий Махера: "А королевский двор был устроен как двор императора ромеев; и здесь жили дуки (т. е. короли — С.Б.), которые однажды пришли сюда"[1746].

В середине XIV — начале XV в. в Западной Европе, особенно в Италии, быстрыми темпами идет процесс подъема культуры и образования, развития школ всех уровней и университетов. Европейское общество и государственные институты испытывают все большую потребность в образованных людях и специалистах: профессиональных юристах, теологах, врачах, грамотных чиновниках. Зарождение гуманистической культуры в Италии способствовало значительному росту престижа образования в различных слоях общества, среди людей разного социального происхождения и имущественного достатка. Гуманистическая Флоренция, где Джованни Боккаччо и Доменико Бандини собирали источники, касающиеся античной Греции, где Колуччо Салютати лелеял эллинистическую мудрость, где Мануил Хрисолор преподавал греческий язык, а Георгий Гемист Плифон находил своих адептов, откуда в путешествие по греческим островам в поисках античной Греции отправился священник Кристофоро Буондельмонти[1747], задавала моду на эллинизм во всей Италии. Постигать науки, собирать античные артефакты и рукописи с энтузиазмом и радостью устремились нобили и пополаны, военные и купцы, политические деятели и представители церкви. Буквально десятилетие спустя по следам Буондельмонти отправился Чириако д' Анкона[1748], который не только искал рукописи, античные реликвии и рассказывал о них, но и делал зарисовки статуй и копии надписей. Мода на ученость не прошла мимо даже прославленных полководцев, чьим исконным предназначением была война — занятие далекое от науки, — а не литературно-философский досуг. Тем не менее, например, прославленный воин Карло Дзено, участник многих сражений, который принес Венеции великую победу над Генуей в Кьоджской войне, выйдя в отставку со всей страстью, присущей гуманистам, принялся за studia humanitatis и проводил за этим занятием все время. Судя по всему, он настолько преуспел на поприще постижения наук, что его апологет и панегирист известный венецианский гуманист первой половины XV в. Лудовико Джустиниани писал, что Карло Дзено делал это не как купец или политик, вынужденный сочетать занятие науками с профессиональной деятельностью, а именно как профессиональный философ[1749]. Быть образованным означало не только знать поэзию, литературу и философию античности, но и знать греческий язык. И Буондельмонти, и Чириако д' Анкона изучали греческий язык во время своего путешествия по греческим островам. Греческим прекрасно владели и Пьетро Бембо, и Марсилио Фичино, и многие другие итальянские гуманисты. К концу XIV в. в сознании европейской знати прочно утверждается мысль, что рыцарь должен быть не только знатным, прекрасно владеть оружием и быть доблестным в бою, но и быть высоко образованным человеком. К характеристике доблестного рыцаря, участника всех возможных крестовых походов, английский поэт Джеффри Чосер добавляет одну фразу: "Хотя был знатен, все же был умен,"[1750] — которая полностью соответствует представлениям интеллектуальной элиты и кипрского общества XIV–XV вв.

Кипрское королевство Лузиньянов в эпоху Ренессанса в Европе становится не только вратами в Землю Обетованную на пути паломников, но и объектом изучения, как часть эллинистического мира, как родина Афродиты. Сама кипрская знать, несмотря на свою удаленность от Европы — от основных центров образования и науки, никогда не оставалось в стороне от европейской культурной жизни, испытывая при этом на себе сильное влияние греческого мира. Кипрская элита старалась идти в ногу с модными направлениями в современной культуре, будь то живопись, музыка, литература, собирание книжных коллекций, театр, образование или одежда. При дворе кипрских королей находилось место как латинским, так и греческим поэтам и философам[1751]. В правление Гуго IV (1324–1359) начинают отчетливо высвечиваться раннеренессансные культурные характеристики. Сам король состоял в переписке с известнейшим гуманистом своего времени Джованни Боккаччо[1752]. Ему посвящает энкомий византийский интеллектуал, которого, без сомнения, можно назвать одним из первых византийских гуманистов, Никифор Григора[1753]. Военными победами Пьера I Лузиньяна (1359–1369) восхищались Петрарка и Салютати, Джеффри Чосер и Франсуа Вийон[1754]. С королевой Еленой Палеолог, женой короля Жана II (1432–1458), состоит в переписке венецианский гуманист Лудовико Джустиниани[1755]. Нравы, манеры и традиции двора последней кипрской королевы Катерины Корнаро нашли свое отражение в творчестве венецианских гуманистов Пьетро Бембо, Джованни д'Ареццо, Антонио Кольбертальдо, восхищавшихся изысканностью и изяществом ее двора в Азоло[1756], его рафинированными обитателями "азоланцами" ("Gli Asolani") и посвятивших ей немало поэтических строк и биографических сочинений[1757]. Пьетро Бембо однажды заметил, что она привыкла жить по-королевски и иметь королевские почести ("donna abituata a vivere regalmente, e in regali onori avvezza")[1758]. Азоло стал олицетворением кипрского двора и известным ренессансным центром просвещения и искусства после возвращения Катерины Корнаро на родину в 1489 г. Коллективная память сохранила ее именно как королеву эпохи Ренессанса. Ее история стала сюжетом литературных сочинений еще при ее жизни. Передача Катериной