Новые приключения Царя Обезьян - Дун Юэ

Сунь Укун понял, что его замысел не удался, и поспешил сказать, нежно улыбаясь:

– О Великий владыка, я боюсь только, что вы отвергнете меня. Ну а я – разве я могу отвернуться от вас? Однако я осмелюсь огорчить повелителя.

Сунь Укун не был настоящей Красавицей Юй. Но и Красавица Юй тоже не была настоящей. А потому можно сказать, что поддельная Красавица Юй убила поддельную Красавицу Юй.

Глава седьмая

Столетия меж Чу и Цинь

   в четыре стражи[33] промелькнут;

Красавиц – истинных, живых —

   всё в том же зеркале найдут.

– Что случилось, Красавица? – спросил Сян Юй.

– Я сегодня так испугалась этой обезьяны, что до сих пор пребываю в смятении, – сказал Сунь Укун. – Не соблаговолит ли Великий владыка остаться в покоях совместной радости один? А я побуду где-нибудь поблизости и приду в себя. Пусть мне принесут некрепкого чаю, я подожду, пока перестанет колотиться сердце, и сама приду к вам.

– Как могу я оставить тебя и почивать один? – воскликнул Сян Юй, заключая Сунь Укуна в объятия. – Если ты не ляжешь до первой стражи, я буду сидеть рядом с тобой до первой стражи. А если ты станешь бодрствовать всю ночь, я не покину тебя всю ночь. – И добавил: – Красавица, я выпил сегодня слишком много вина и подобен переполненному кувшину. Позволь, чтоб ты не скучала, я что-нибудь расскажу тебе, да и мой хмель тем временем пройдет.

Сунь Укун с улыбкой сказал:

– Желаю Великому владыке сдерживать свои страсти и рассказывать помедленнее.

Владыка Сян положил руку на меч, приосанился и с важным видом начал:

– О прекрасная Юй! Жизнь моя клонится к закату, и прожил ее Сян Юй как подобает истинному герою! До двадцати лет я не знал ни грамоты, ни искусства владения мечом. Когда я понял, что император Цинь – ничтожный глупец, я поднял на восстание восемь тысяч воинов и призвал к себе старого Фань Цзэна[34], думая только об одном: завладеть троном циньского государя. В то время жил один Даос в Одежде из Птичьих Перьев. Он знал тайны людских судеб. Не раз посылал я к нему своих прислужников узнать, когда истекает срок царствования Цинь, и он неизменно отвечал, что время еще не пришло. А теперь, Красавица, скажи мне, кончилось время Цинь или нет? Потом силы мои умножились, а воля уже не знала преград. Никакие стихии мира не были надо мной властны. Предначертанием судьбы Цинь не должна была погибнуть, а она погибла. Чу не предрешено было воспрянуть, а это свершилось. Пришел день, и я повесил на городских воротах окровавленную голову Сун И[35]. Тогда мужество покинуло всех полководцев, и при встрече со мной у них вываливались изо рта языки и дрожали колени. Ах, как замечательно было в ту пору быть Сян Юем! Когда Чжан Хань[36] решил биться со мной, армия Цинь была еще сильна. Но я вышел Чжан Ханю навстречу и крикнул: «Как твое имя?» Стоило этому полководцу увидеть мое темное лицо и услыхать громоподобный голос, как он, застонав, рухнул со своего коня, украшенного серебряной сбруей. Я же не стал его убивать.

А потом со мной вышел сразиться еще один предводитель войска. На его развевающихся красных знаменах было начертано: «Полководец Великой Цинь Хуан Чжан». Я подумал: «Ну, если у Цинь такие предводители войска, как этот, она больше не великая». И прямо на поле боя захохотал: «Ха! Ха! Ха!» Я и не думал, что один мой смех сотрет в порошок кости этого полководца. Его копье уткнулось в землю, а тело обмякло, словно мешок. Он поспешно замахал сигнальным флагом и стал бить в большой зеленый гонг, а потом поворотил коня и во весь дух поскакал в своих золотых доспехах назад к войску. Тем временем я уже вплотную приблизился к циньским укреплениям. Кровь взыграла во мне, и я обрушил на Чжан Ханя поток брани: «Жалкий трус! Ты боишься выйти на бой сам и посылаешь безусых юнцов с деревянными пиками – вот добрая пожива для моего клинка!» Но тут острие моего Драгоценного Меча шепнуло мне: «Не желаю пить кровь этих ничтожных людишек, дай мне напиться крови Чжан Ханя!» Я послушался совета моего меча и отпустил Хуан Чжана на все четыре стороны.

Знаешь ли ты, Красавица, сколь презренен был этот жалкий Чжан Хань? Солнце уже садилось, когда он вывел против меня десять тысяч отборных воинов. Не раскрыв от страха рта, не проронив ни слова, он молча поднял свой тяжелый топор с яшмовой рукоятью и швырнул его в меня. Все мое тело словно обожгло огнем, и грозно загудел мой яшмовый клинок. Рядом стоял один из моих соратников, звали его Гао Саньчу, и был он человеком возвышенных устремлений. Он сказал: «Зачем вам убивать Чжан Ханя? Надо сделать так, чтобы он сдался сам. У нас в лагере нет повара, вот и найдется работа для Чжан Ханя!» Я послушался Гао Саньчу, легонько взмахнул мечом и зарубил разукрашенного коня Чжан Ханя, а его самого пощадил. Ну и натерпелся он, верно, тогда страху!

– Великий владыка, – прервал рассказ Сунь Укун нежным голосом, – выпейте чаю, не спешите продолжать.

Тут на сторожевой башне дважды ударили в барабан – уже минула вторая стража.

– Красавица, неужели тебя не сморил сон? – спросил Сян Юй.

– У меня по-прежнему теснит в груди, – сказал Сунь Укун.

– Ну, раз ты не хочешь спать, я буду рассказывать дальше. На следующее утро мой громогласный храп еще сотрясал шатер, украшенный тигриной мордой, когда я услышал, как на Юге огромная толпа в миллион человек кричала: «Десять тысяч лет! Десять тысяч лет!» – такая же толпа на Севере подхватила: «Десять тысяч лет! Десять тысяч лет!» – и на Востоке то же самое! Я вскочил со своего ложа, кликнул оруженосца и спросил: «Наверное, это сам император Цинь повел против меня свои войска? Ну что ж, раз сегодня мне предстоит встреча с императором, я велю подать новые доспехи». И ты знаешь, Красавица, что ответил мне мой оруженосец? Он упал на колени и, заикаясь, произнес: «В-великий в-владыка изволит ошибаться. Имени Цинь больше не осталось на земле. Знатные люди со всех восьми сторон света стоят перед яшмовым шатром Великого владыки и провозглашают: „Десять тысяч