Новые приключения Царя Обезьян - Дун Юэ

Услышав это, я поспешил причесаться, надел свой шлем, омыл ноги и обулся, но не стал облачаться в новые доспехи. В тот же час я разослал приказ владетельным князьям всего света прибыть к моему шатру и выслушать меня. Минул полдень, потом прошло еще два часа, но ни один удельный правитель так и не появился у моего лагеря. В душу мне закрались сомнения. Я приказал оруженосцу передать князьям такие слова: «Если вы, желая увидеть меня, не спешите со всех ног к моему шатру, неужто вы думаете, что я выйду к вам?» Не успел слуга исполнить мой приказ, как ворота лагеря распахнулись настежь. Я увидел удельных правителей со всего света и подивился тому, что все они стали вдвое короче! «Отчего сии достойные мужи лишились половины своего роста?» – в изумлении подумал я, присмотрелся получше и разглядел, что все они, как один, ползли на коленях, шаг за шагом взбираясь по ступенькам, ведущим к моему шатру. По правую руку передо мной склонилась ниц толпа людей в коронах и одеждах, расшитых жемчугом, и такая же толпа стояла, согнувшись в поклоне, по левую руку. Я хотел было отчитать их за то, что они заставили меня так долго ждать, но люди из моей свиты доложили мне: «Великий владыка! Когда владетельным князьям передали ваш приказ, они собрались на совет, чтобы решить, как им приблизиться к вашему шатру. Они не посмели войти в ворота не склонившись, или ограничиться простым поклоном со сложенными руками, или подойти к вам беспорядочной толпой. Они все думали и думали, пали ниц на землю и долго лежали недвижимы. Потом судили да рядили, и сердца их были преисполнены тревоги и страха. В конце концов они избрали „ходьбу на коленях“ и тогда только осмелились направиться к вам!»

Когда я это услышал, то даже проникся жалостью к удельным князьям и велел им поднять головы. Но разве хоть один из них посмел бы взглянуть на меня? В ответ до моих ушей донесся лишь невнятный гул. То не был звон колокола или пение тростниковой свирели в золотом окладе. Я напряг слух и услышал, как князья чуть слышно бормотали: «Желаем вам десять тысяч лет жизни! Не смеем поднять головы». Да, ничего не скажешь, в тот год Сян Юй снискал себе славу героя.

Сунь Укун издал звук, напоминавший, как говорится, «падение цветка на пустынные ступени».

– Великий владыка, – сказал он, – вы утомились, отпейте глоток бобового отвару, передохните, а потом снова будете продолжать.

Тут на дозорной вышке три раза ударили в барабан. «Уж третья стража минула», – подумал Сунь Укун.

– О прекрасная, – обратился к нему Сян Юй. – Недуг, верно, все еще терзает тебя. Тогда дозволь мне продолжить свой рассказ. Слушай же, что было дальше. Случилось так, что правитель Пэй[37] не выказал мне должного уважения и стал грозить войной. Тогда я, недолго думая, повел свое войско в Земли Внутри Застав. Еще издалека, за десять ли, я увидел человека в короне из яшмы и жемчуга, сверкавших как солнце и луна и все звезды на небе, и в узорчатом халате, на котором были вышиты горы, драконы и водяные растения. Он ехал в колеснице, отливавшей синевой и зеленью и украшенной летящими драконами и танцующими фениксами. За ним шли толпой придворные с золотыми и серебряными печатями в руках, в желтых халатах с пурпурными поясами, а всего их было без малого несколько тысяч. Огромная эта толпа двигалась по дороге, извиваясь, словно змея, и хвост ее терялся вдали. Как только они меня заметили на опушке сосновой рощи, человек, ехавший впереди, тут же снял свою корону из яшмы и жемчуга и надел на голову шапку простолюдина из грубого холста, сбросил с плеч узорчатый халат с горами, драконами и водяными растениями и переоделся в некрашеное тонкое платье. Он сошел с колесницы, украшенной драконами и фениксами, и заложил руки за спину. А его придворные, с золотыми и серебряными печатями в руках, в желтых халатах с пурпурными поясами, обулись в соломенные сандалии, подпоясались веревками и вымазали лица красной краской. Потом они упали на колени, простерлись ниц, жалея лишь об одном – что не могут зарыться в землю на тысячу и десять тысяч локтей!

Увидев, что они встречают меня подобающим образом, я хлестнул моего вороного коня и помчался к ним во весь опор. Со всех сторон я слышал возгласы: «Десять тысяч лет нашему господину! Десять тысяч лет нашему господину!» Стоило мне нахмурить брови, как их предводитель сам закричал: «Десять тысяч лет нашему господину! Я, циньский правитель Цзыин[38], пришел сдаться моему господину, да будет ему даровано десять тысяч лет!»

В ту пору я был горяч и скор на расправу. Стоило мне взмахнуть мечом, и тысячи людей – государи и простолюдины, молодые и старые – превращались в безголовых призраков. Да, славные были времена! Я крикнул: «Дух Цинь Шихуана! Пора бы тебе знать, что сегодня…»

Из головы Сунь Укуна не уходили мысли о Цинь Шихуане, и потому, когда Сян Юй произнес это имя, Сунь Укун, притворившись, что его сморил сон, слабым голосом проговорил:

– Великий владыка, сделайте милость, остановите свой рассказ, меня совсем одолел сон.

Мог ли Сян Юй продолжать, услыхав от Красавицы Юй, что она желает почивать? Владыка Чу тут же умолк, и они услышали, как на дозорной вышке грянул барабан: бум… бум… бум… бум… бум… Минула пятая стража.

– Великий владыка, – сказал Сунь Укун, – на этот раз ваш рассказ был таким долгим! Мы не заметили, как пробили четвертую стражу!

Сунь Укун опустился на ложе, и Сян Юй лег рядом с ним на одной подушке.

– Мне что-то не спится, – проговорил Сунь Укун.

– Если моя красавица не может уснуть, я расскажу еще, – предложил Сян Юй.

– Вы отменный рассказчик, – промолвил Сунь Укун, – но впредь не будьте так бесстыдны.

– Но что же бесстыдного в моих рассказах? – удивился Сян Юй.

– Когда мы говорим о других людях, в этом нет ничего постыдного, но говорить о себе – это бесстыдство. Расскажите лучше, где сейчас Цинь Шихуан?

– О, Цинь Шихуан тоже прославился как доблестный муж. Но у него был один недостаток: где другие брали смекалкой, он брал упрямством.

– Но ведь он покорил все шесть царств и построил Великую Стену. Наверное, он был мудрый человек?

– Ах, Красавица, – ответил Сян Юй, – есть умные глупцы, и есть глупые мудрецы. Цинь Шихуан как раз был из последних. Изначальный Небесный