Российский колокол №3-4 2020 - Коллектив авторов

дико изменяясь, звуки и образы действительного мира, текущего за периферией сознания. Он есть, мой сонный мир, его не может не быть, ибо должен же существовать образец, если существует корявая копия»[38].

«Все сошлось. Все обмануло, сойдясь. Вот тупик тутошней жизни… Есть у нее свой губительный изъян. Я его обнаружил. Я обнаружил дырочку в жизни – там, где она отломилась, где была спаяна некогда с чем-то другим, по-настоящему живым, значительным и огромным»[39].

Подобные фразы и у Гоголя, и у набоковских героев есть признаки разочарования из-за нарушения некоего идеального состояния мира. Они откуда-то помнят, что когда-то было все по-другому. В этом ощущается дуновение потусторонности и у Гоголя, и у Набокова.

Тема «Одиночество творческой личности» – одна из главных связующих творчество Набокова и Гоголя. Только в случае набоковских героев речь идет об одиночестве творческой личности, а в случае гоголевских – об одиночестве личности, если исключить творческую личность самого Гоголя.

Параллели по теме «Восхищение ускользающей красотой».

Красота набоковских женских персонажей имеет две отличительные черты. Первое. Красота набоковских женских персонажей очень яркая, очень теплая, очень живая и запоминающаяся. Вот как он описывает девочку в «Волшебнике»: «оживленность рыжевато-русых кудрей», «веселый, теплый цвет лица», «летняя краска оголенных рук с гладкими лисьими волосками вдоль по предплечью»[40]. Магда из «Камеры обскуры» обладает «медленным погасанием продолговатых глаз»[41]. У Колетт из «Других берегов» «эльфовое, изящное, курносенькое лицо» [42]. У Аннабеллы «медового оттенка кожа», «тоненькие руки», «подстриженные русые волосы», «длинные ресницы», «большой яркий рот»[43]. Лолита же является «светом жизни» и «огнем чресел»[44]! Второе. Красота набоковских женских персонажей дарит рай, приправленный адовым снадобьем смерти. Эта двойственность и ведет к трагическому финалу. В набоковских книгах всегда интересно предугадывать и сопереживать нарастание подобных трагедий. Мы начинаем это предчувствовать уже в момент первой встречи героев, как в сцене знакомства Гумберта и Лолиты на веранде гейзовского дома, или в сцене встречи Кречмара и Магды в темном зале синематографа, или при появлении Мариэтты на пороге квартиры Адама Круга. Потом мы наблюдаем все измены и козни героинь, которые всегда охотно прощаются. И в конце книги смерть, как правило, настигает всех.

Итак, Набоков использует удивительные, притягательные и живые метафоры для описания женских персонажей. Его образы остаются в памяти навсегда. Его понятие «нимфетка», как и предсказывал придуманный самим же Набоковым профессор Джон Рей, стало именем нарицательным, а тема нимфеток получила развитие в произведениях других авторов. Я думаю, этим в том числе определяется сила набоковского таланта.

Главные отличительные черты красоты по Набокову – это ее утилитарная бесполезность и быстротечность. Набоков так пишет в 1938 г. в романе «Король, дама, валет»: «Красота уходит, красоте не успеваешь объяснить, как ее любишь, красоту нельзя удержать, и в этом – единственная печаль мира»[45].

Набоков был убежден, что пародирующая окраска у бабочек избыточна для защиты от хищников и что узоры на крыльях бабочки созданы для того, чтобы порадовать человека.

При создании литературного произведения Набоков отдает предпочтение красоте стиля, а не идеям. В «Лекциях по русской литературе» он пишет: «Всякая великая литература – это феномен языка, а не идей»[46], а в «Лекциях по зарубежной литературе» неоднократно подчеркивает превалирующее значение стиля для писателя, так как стиль связан с личностью автора и его талантом, а значит – с искрой Божьей в человеке.

Чтобы придать относительному понятию красоты более устойчивую характеристику, Набоков и выдумывает на основе античности понятие «нимфетка», подразумевая главным образом его демоническую составляющую, ограниченную временными рамками. Описывая нимфеток, Гумберт говорит: «Надобно быть художником и сумасшедшим, игралищем бесконечных скорбей, с пузырьком горячего яда в корне тела и сверхсладострастным пламенем, вечно пылающим в чутком хребте (о, как приходится нам ежиться и хорониться!), дабы узнать сразу, по неизъяснимым приметам – по слегка кошачьему очерку скул, по тонкости и шелковистости членов и еще по другим признакам, перечислить которые мне запрещают отчаяние, стыд, слезы нежности, – маленького смертоносного демона в толпе обыкновенных детей: она-то, нимфетка, стоит среди них, неузнанная и сама не чующая своей баснословной власти»[47].

Преодолеть быстротечность красоты может только бессмертие, то есть дарованная автором своему персонажу вечность. Поэтому Гумберт мысленно и обращается к Лолите из своей камеры уже в самом конце книги: «И не жалей К. К. Пришлось выбрать между ним и Г. Г., и хотелось дать Г. Г. продержаться месяца на два дольше, чтобы он мог заставить тебя жить в сознании будущих поколений»[48].

Гоголь также неоднократно говорит о быстротечности красоты. Например, в письме к М. П. Балабиной от 1839 г.: «Я ни во что теперь не верю и, если встречаю что прекрасное, тотчас же жмурю глаза и стараюсь не глядеть на него. От него несет мне запахом могилы. Оно на короткий миг, шепчет глухо внятный мне голос. Оно дается для того, чтобы существовала по нем вечная тоска сожаления, чтобы глубоко и болезненно крушилась по нем душа»[49].

В письме к В. А. Жуковскому, как писатель писателю, Гоголь говорит: «Что нам до того, производят ли влиянье слова наши, слушают ли нас! Дело в том, остались ли мы сами верны прекрасному до конца дней наших, умели ли возлюбить его так, чтобы не смутиться ничем, вокруг нас происходящим, и чтобы петь ему безустанно песнь даже и в ту минуту, когда бы валился мир и все земное разрушалось. Умереть с пеньем на устах – едва ли не таков же неотразимый долг поэта, как для воина умереть с оружием в руках»[50].

У Гоголя также двойственный характер женской красоты: божественный и демонический. Владимир Набоков в упомянутом мной эссе «Николай Гоголь» обращает внимание на то, что и в «Невском проспекте», и в письме к матери Гоголь упоминает, что встретил в Петербурге прекрасную девушку, «чистейшего ангела», и признается, что не может более находиться в городе, и заявляет, что должен немедленно уехать за границу. Тогда он уезжает в Италию. Набоков относится скептически к этой «роковой любви». Я склонна верить в нее, и доказательством служит для меня то, что этот образ остался в «Невском проспекте». Вот отрывок, посвященный встрече на Невском проспекте: «Это прелестное существо, которое, казалось, слетело с неба прямо на Невский проспект и, верно, улетит неизвестно куда»[51], эта «Перуджинова Бианка». «Боже, какие божественные черты! Ослепительной белизны прелестнейший лоб осенен был прекрасными, как агат, волосами. Они вились, эти чудные