Когда ведьма встречает инспектора - Лия Пирс

Кай не двигался, просто дышал, прижавшись к ней лбом, будто не имел сил говорить. Манон медленно опустила ладони, осторожно провела пальцами по его платиновым волосам. Он закрыл глаза и чуть выдохнул сквозь сжатые губы.

— Я скучал, Манон, — сказал он, приглушённо.

Манон стояла, глядя в стену за его спиной, и ощущала, как у неё внутри что–то распутывается и запутывается одновременно.

Она обхватила его лицо ладонями и медленно подняла, заставляя смотреть в глаза. В её взгляде было всё: злость, страх, облегчение… и то, чего она до сих пор боялась признать даже себе.

— Не надо было исчезать, чтобы потом скучать, — сказала она тихо.

Он кивнул и снова опустил глаза.

— Прости. Меня срочно вызвали. На Стеклянной улице кто–то устроил массовое очарование. Сначала думали, что это ты. Пришлось защищать тебя перед начальством. Я… нашёл подделку. Целую сеть контрабанды. Они копировали твои формулы, добавляли запрещённые ингредиенты. Люди теряли волю.

Манон зажмурилась.

— Мог бы и позвонить, — пробормотала она, сжав в пальцах ворот его рубашки.

— Не хотел тревожить, — ответил Кай. Голос хрипел, как от недосказанного. — И… не знал, что сказать.

Он отвёл взгляд, впервые с тех пор, как вошёл. Оба замолчали. Шум чайника стих, часы на стене тикали слишком громко, даже Саймон притворился, что стал частью интерьера.

— Я думала, ты просто ушёл, как все, — сдавленно прошептала Манон.

Кай поднял на неё взгляд. Осторожно, будто боялся увидеть в её глазах разочарование, с которым уже не справится.

— Я не как все, — сказал он.

Молчание наступило, почти давящее. Слышно было, как где–то в углу скрипит старое дерево, как чайник на заднем фоне перестал шипеть, даже Саймон перестал дышать показательно громко.

Наконец Кай медленно выпрямился.

— Манон Обер, — сказал он. — Со всей официальностью, с нарушением внутреннего регламента, с риском быть высланным за пределы дисциплинарного круга…

Он замолчал. Сделал вдох.

— … я хочу тебе заявить, — он взял её за руку, ладонь дрожала, совсем чуть–чуть, — я от тебя просто без ума.

Манон вздёрнула брови, но уголки губ дрогнули.

— Это… всего лишь мой врождённый дар. Я у всех вызываю симпатию.

Кай осторожно, как будто боялся быть грубым, прижался губами к её животу через ткань корсета.

— А мой дар быть устойчивым к природным чарам.

Манон усмехнулась первой:

— Упрямый ты, бюрократ.

Он молча поднялся и притянул её к себе. Его руки сомкнулись на её талии.

Сзади на прилавке раздражённо фыркнул Саймон.

— Надеюсь, хоть сейчас вы повесите амулет от непреднамеренного зачатия! — протянул он с мученическим тоном.

Кай, не отрывая взгляда от Манон, коротко бросил:

— Уже висит. Сертифицированный.

— О, ну тогда, продолжайте, — милостиво фыркнул кот и запрыгнул на окно, демонстративно отвернувшись. — Я тут полежу.

Кай нагнулся и поцеловал свою ведьму. Долго и с жадностью.

Глава 16

Говорят, город спит по ночам. Ложь. Город никогда не спит. Он просто меняет маску. Прячет когти. Запах меняется. Днём он пахнет специями и карамелью, ночью дешёвыми зельями и жареной рыбой.

И вот тогда я выхожу на дело.

Меня зовут Саймон. Кот. Фамильяр и частный нюхач.

Люди привыкли считать, что коты дремлют на подоконниках, гоняются за мухами и воюют со швабрами. Они думают, что наш день ограничен миской с молоком и охотой на теневые пятна. Наивные. Мы наблюдаем, выжидаем и делаем выводы.

И когда твою ведьму пытаются подставить, а её сердце занято сапфировыми глазами упрямого бюрократа, мне пора браться за дело.

Я начал с переулка Шепота, места, где город впервые закашлялся чарами. Там был замечен первый магический срыв, и воздух до сих пор не мог прийти в себя.

Запах стоял приторный и тревожный. Клубничный ликёр, взбитая пена лёгкой пошлости и настойное, будто застоявшееся, отчаяние. Всё вместе напоминало дешёвую подделку под «Шепот Венеры», фирменное зелье Манон, только без вкуса, чувства и намёка на тонкость. Не Манон.

Кто–то пытался копировать её стиль, но делал это с тонкостью орка, вырезающего кружева тесаком. Все нужные ингредиенты можно найти только у одной барышни в округе.

Элиза.

След был тёплым, как миска молока утром.

Лавка её пряталась в переулке за рыбным рынком. Внутри пахло сушёным хмелем и сосновыми почками.

Я просочился внутрь через открытую форточку, как всегда элегантно и почти беззвучно. Присел на полку, понюхал воздух.

Нет. Не тот аромат.

В лавке не пахло Манон, ни тонкой сладостью ириса, ни пикантной нотой, которая обычно остаётся на манжетах клиентов после её зелий.

Но… Резкий, вяжущий запах, как будто кто–то варил старый чеснок с дешёвым сандалом привлек мое внимание. Я шевельнул носом. След тянулся наружу, через окно дальше по переулку к докам.

Крысы. Как я не догадался сразу?

Я почти собрался прыгнуть обратно, но тут…

— САЙМОН!!! — заорала Элиза, появившись из–за занавески с такой скоростью, что ступка подпрыгнула. — Не трогай мои банки, кот–подлец!

В следующий миг швабра пролетела мимо моего хвоста, и я понял, что дипломатии здесь не выйдет.

Возмущенно я выскользнул в окно.

— И не возвращайся!

Улицы знали многих. Воров. Шпионов. Продавцов зельеварного мыла под видом афродизиака, но никого так не боялись, как крыс с Травяного рынка. Они знали всё. Перемещения зелий, чьи руки касались пробирок, кто платил, а кто исчезал.

Я спустился в подвал. Там пахло сыростью, мускатным орехом и чесноком. Крысы были там. Пять морд со шрамами играли в кости на крышке консервной банки. Все замерли, когда я вышел из тени.

— Ну что, хвостатые, — сказал я, садясь на бочонок. — Кто распространяет подделки под мою ведьму?

Старый крыс Свиф, с облезлым ухом прищурился.

— А если не скажем?

С характерным скрежетом я провёл когтями по деревяшке.

— Тогда я вернусь, но уже с зельем от самой Манон, — медленно выговорил я, не повышая тона.

— И что оно нам сделает? — хихикнул мелкий, с золотым зубом.

Я прыгнул прямо перед ним. Тот взвизгнул и подпрыгнул.

— Вот на тебе и проверим, — прошипел я, лапой чуть коснувшись его уха.

Свиф, поднял лапы в жесте капитуляции.

— Хорошо–хорошо, не шипи. Давеча в доках мы заметили одного лопуха. Лица было не видно за шляпой. Ворот плаща был широко поднят, а на пальце кольцо в