Мифы о смерти. От островов блаженных и знаков-предвестников до дьявольских рыцарей и дара бессмертия - Клод Лекутё

физическое видение, увиденное глазами. Позже к этому списку добавили блаженное видение и, наконец, мистическое видение, обращенное исключительно к духу. В тех случаях, которые мы рассматриваем здесь, видение — это уже не восприятие реальности, а сверхъестественное знание, которое может считаться иллюзией или галлюцинацией; оно предполагает акт веры.

С точки зрения христианства сны опасны. Душа не покидает тело, но получает некие образы посредством того, что именовалось visio spiritualis (когда это касалось конкретных вещей) или visio intellectualis (когда речь шла об абстрактных идеях). В соответствии с Екклесиастом (5: 6)[111] сон подозрителен, ибо он, по выражению Жака Ле Гоффа, «исключает посредничество церкви»[112].

Общая канва рассказов о видениях во сне имеет в основе мысль, прекрасно сформулированную Лактанцием: «Бог, когда ради отдыха даровал ему сон, оставил Себе возможность через сон открывать человеку грядущее»[113]. Таким образом, видения во сне имеют педагогическую функцию, а будущее, о котором он говорит, это, по сути, будущее, наступающее после смерти.

Блаженный Августин внимательно изучил вопрос видений и пришел к следующему мнению:

Бывают видения, подобные снам, и у бодрствующих людей, которые имеют проблемы с психикой, то есть у одержимых или умалишенных, ибо они также говорят сами с собой, как если бы говорили с людьми истинно присутствующими, и говорят с отсутствующими, как будто те присутствуют, ибо они видят их, как живых, так и мертвых. Но как живущие не сознают, что их видят и разговаривают с ними, ибо истинно сами они не присутствуют и не говорят, но в силу расстроенных чувств посещают этих людей подобные воображаемые видения; так и покинувшие этот мир кажутся людям, имеющим такое состояние, присутствующими, хотя их нет здесь, и сами они совершенно не осознают того, что кто-то видит их образ.

Так же происходит в тех случаях, когда людей, находящихся в состоянии более глубокого отключения чувств, чем во сне, посещают подобные видения, ибо им также являются образы живых и мертвых, но когда они приходят в чувство, то считается, будто истинно были с ними те мертвые, которых они, по их словам, видели. И те, кто слышит об этом, не обращают внимания на то обстоятельство, что подобным же образом [те люди] видели образы людей живущих, но отсутствующих и не осознающих [что их видели].

Далее он рассказывает подробно о том, что случилось с неким Курмой:

Некий муж по имени Курма, из города Туллий, что близ Гиппона, бедный член курии, едва ли пригодный исполнять обязанности дуумвира этого города, простой крестьянин, заболел и лежал в бессознательном состоянии, почти мертвый, в течение нескольких дней. Лишь едва уловимое дыхание в его ноздрях, которое ощущалось только при приложении руки, еще выдавало, что он жив, и только потому его не похоронили как мертвого. Он не двигал ни единым членом, не принимал пищи, не воспринимал и не ощущал ничего ни глазами, ни другими органами чувств. Однако же он видел многое, как во сне, и когда наконец спустя много дней пробудился, то рассказал, что видел. И первым делом, едва открыв глаза, он сказал: «Пусть кто-нибудь пойдет в дом Курмы, кузнеца, и узнает, что там происходит». И когда кто-то пошел туда, оказалось, что кузнец умер в тот самый миг, когда другой Курма пришел в чувство и, можно сказать, воскрес из мертвых. Затем, поскольку окружающие внимательно слушали его, он рассказал, что тому, другому, велели явиться туда, откуда самого его отпустили; и что слышал он в том месте, откуда вернулся, что не Курму из Курии, а Курму-кузнеца было велено доставить в то место мертвых. Так вот, в тех его подобных снам видениях среди усопших, с которыми обращались по заслугам их, он узнал и некоторых, которых знал при жизни. В то, что это были те самые люди, я, возможно, и поверил бы, если бы в этом подобии сна не увидел он также и тех, кто жив и поныне, а именно некоторых клириков из своего прихода, пресвитер которого повелел ему принять крещение у меня в Гиппоне, что, по его словам, и было сделано. Итак, он видел пресвитера, клириков и меня самого, то есть тех, кто еще жив, в том видении, где он увидел позже и умерших людей. Почему же не предположить, что и этих последних он видел таким же образом, как видел нас? То есть и те и другие отсутствовали и не осознавали происходящего, а значит, это были не сами люди, но подобия их, как и с местами, увиденными им. Так видел он и участок земли, где находился тот пресвитер с клириками, и Гиппон, где, как ему привиделось, он был крещен мной, но доподлинно в тех местах его не было, хоть и казалось ему иначе. Ибо он не знал, что происходило там в то время, и что он, без сомнения, знал бы, если бы воистину был там. Потому увиденное им не было самими вещами как таковыми, но лишь отражениями, образами этих вещей. В конце концов, после многого увиденного, поведал он, что ввели его также в рай, и там сказали ему, отпуская его, чтобы вернулся он к семье своей: «Иди и прими крещение, если желаешь ты быть в этом месте блаженных»[114].

Этот текст примечателен тем, что описывает диссоциативное состояние, билокацию, и при этом в нем пытаются скрыть все неудобные для рассказчика моменты, присущие этому явлению. При анализе фактов выясняется, что существовал только один Курма. Позже папа Григорий I Великий (ок. 540–604) позаимствовал историю о Курме, имя которого он изменил на Стефана. Этот человек был введен в ад, откуда судия отправил его обратно, поскольку это был не тот Стефан. Григорий опустил ту часть, где упоминается второй Курма («Диалоги», кн. IV, гл. 37, 5–6).

Этот сюжет об ожившем мертвеце, напоминающий шаманские путешествия, появляется и в «Чудесах первомученика Стефана» (V в.), где говорится о человеке по имени Датив:

Полураздавленный при обрушении собственного дома, он был сочтен мертвым, но жена его умолила Стефана, и тот воскресил Датива. Придя в сознание, он рассказал о том, что видел в загробном мире. Его окружила толпа мертвецов, одних он знал, других — нет, а после приблизился юноша в белых одеждах, велел им отступить, и они тут же исчезли (statim illas mortuorum turbas non comparuisse). Затем этот юноша вернул его к жизни[115].

В «Видении Сальвия» (святого Сальвия Альбийского, ум. 584), о котором рассказал в VI веке Григорий Турский, разница между сном и смертью почти не