Культура Урала - Андрей Эдуардович Мурзин

Становление горнозаводского Урала с начала XVIII в. представляло собой создание в ходе лихорадочного строительства первых заводов внешне европеизированных («индустриализированных») форм организации производства, управления и быта людей из наличного «материала» тогдашней российской жизни и российского общества, приспосабливаемого к новым условиям. Так, хозяйственно-экономическую базу всего горнозаводского Урала составляла горноокружная, а не отраслевая система уральской промышленности.

Горноокружная система была отражением хозяйствования поместного типа, при котором каждый округ являл собой многоотраслевое самодостаточное, практически натуральное хозяйство. Все внутри «демидовской вотчины» – от добычи руды, строительства плотин и домен до изготовления сальных свечей и обуви – рабочими производилось «своими силами». В то же время хозяева платили за своих рабочих все налоги, подушную подать, осуществляли для них закупки продовольствия, несли попечительские обязательства (строили больницы, поддерживали образование).

Костяк «горнозаводского населения» – мастеровые, работные люди, урочные, вспомогательные работники и другие категории занятых при заводских работах – не были похожи ни на классических пролетариев, ни на западноевропейских рабочих. Традиционность сознания уральских мастеровых во многом определяло то, что их общественный и семейный быт по духу оставался близок крестьянским устоям. Постепенно оформившись в особое сословие, они продолжали сохранять прочную связь с землей, чему способствовало наличие у мастеровых своих домов, огородов, земельных наделов и пр. Да и сам «завод» как тип поселения одновременно совмещал в себе черты города и деревни.

В заводской среде устанавливается своя иерархия, складываются рабочие династии, хранящие секреты профессий, формируется культ мастерства, рождаются приобретающие широкую популярность предания о заводских силачах. Новые праздники (день рождения завода, отправка «железных караванов») вплетаются в комплекс традиционных церковных, календарных и официальных праздников. Уральские горнорабочие перенимают городские манеры поведения и стиль одежды.

Отличительным признаком уральских мастеровых было чувство родства со «своим» заводом, с которым уральский рабочий, как правило, был связан целым комплексом тесных связей. Среди специфических черт организации производства на уральских заводах следует выделить аретельную, то есть общинную по духу, близкую и понятную для вчерашних крестьян, традиционную форму. Признано, что большую роль в сохранении артельных форм организации на Урале сыграли старообрядцы, которые повсюду, где бы они ни оказывались (в Подмосковье, Поволжье, Сибири), стремились к сохранению прежних трудовых традиций.

Есть мнение, что положение об организации внутреннего самоуправления приписных крестьян во время исполнения ими вспомогательных работ на заводах было впервые выработано князем Вяземским для Ижевского и Воткинского заводов (1763), а затем распространено на другие заводы. Когда мы отмечаем, что уральские рабочие считали заводы «своими», следует иметь в виду в том числе и широко распространенную практику, при которой рабочие, объединившиеся в артель, брали завод в аренду, получая широкие права в управлении производством. Сохранявшиеся к началу ХХ в. на уральских заводах традиционные артельные способы организации труда привлекли внимание Д. Менделеева, который во время своей поездки на Урал высказал мнение о возможности передачи многих из заводов артельно-кооперативному хозяйству.

Искусственное положение промышленного Урала внутри страны обусловило известную замкнутость горнозаводской культуры, которую, тем не менее, не следует все же абсолютизировать (продолжалось освоение западного технического опыта, в этой сфере поддерживались контакты с Германией и Англией). С другой стороны, Урал был поставлен перед необходимостью поддерживать постоянный диалог с крестьянской Россией, приспосабливаясь к ее потребностям и вкусам, а не к производству металла для промышленных нужд. Это повлияло на характер и специализированность уральского производства, нацеленного на удовлетворение так называемого народного спроса.

Перемены, совершавшиеся на протяжении жизни нескольких поколений русских переселенцев на Урале, не могли не вызвать колоссального духовного напряжения у вчерашних крестьян, часто насильственно вырванных их привычной среды, переживших «культурный стресс». Они ощущали себя оторванными от России, ибо в народном сознании страна продолжала существовать как поделенная на две части: Европейскую Россию и Сибирь.

Для «культурного шока» имелось еще одна причина. Обладая сформированным христианством миропониманием, русские переселенцы при строительстве промышленного Урала столкнулись с незнакомой для себя стихией (земными недрами) и стали активными участниками вторжения в мир этой стихии. Тем самым они вынуждены были приспосабливаться не только к новым природно-климатическим или хозяйственно-правовым обстоятельствам, связанным с промышленным трудом, с эксплуатацией рудных богатств. Условием их выживания выступала необходимость духовно освоить новую для них жизненную ситуацию, для чего нужно было не просто найти ей место в картине привычного миропорядка, но суметь ее творчески развить, переработать, внося в нее принципиальные коррективы.

В разговоре о промышленном Урале как «индустриальном феномене российской европеизации», о попытках В. Татищева реализации в крае «просветительского проекта» в русле идей западноевропейского рационализма, не следует упускать из виду совсем другую питавшую уральскую культуру духовную и художественную традицию, корни которой уходили в допетровскую Русь. Во-первых, к этой культуре принадлежало старожильческое русское население Урала, обосновавшееся в крае в XVI–XVII вв. Во-вторых, сознательной консервацией и культивированием культурной традиции, восходящей к Древней Руси, Урал обязан старообрядцам.

По словам Д. Мамина-Сибиряка, «все заводское дело на Урале поставлено раскольничьими руками». Исследователи отмечают большое культурное и экономическое влияние, которое старообрядцы имели в крае. Согласно ревизии 1747 г. старообрядцы составляли 43% населения «демидовской империи», среди уральских казаков – 42%; а к началу XIX в. их число на Урале составляло около 150 тыс. человек. Старообрядцы составляли большую часть купцов в Екатеринбурге, все городские головы горной столицы тоже были из староверов. Не удивительно, что Урал превратился в один из главных центров раскола, его влияние распространялось на огромную территорию от Вятки до Тобола.

Древняя культурная традиция, которая была отвергнута петровскими реформами, не была безвозвратно потеряна, не погибла бесследно. Силой исторических обстоятельств она оказалась перенесена на Урал и получила здесь, в глубине России в новых условиях свое дальнейшее развитие. Конечно, она, чтобы выжить, вынуждена была приобрести новые существенные черты, приобрести способность адаптироваться в новых условиях, стать более гибкой, динамичной по сравнению с традиционной народной культурой. На уральской земле она продолжала эволюционизировать (в отличие от Центральной России) как некая отделившаяся ветвь национальной культуры так, как будто бы преемственное развитие последней не было нарушено. Продолжал звучать на Урале знаменный распев, которому обучали по старинным певческим книгам; сохранялись традиции строгановской иконописи и искусство лицевого шитья, хранились тысячи рукописных книг; зародилась невьянская старообрядческая иконописная школа, просуществовавшая до ХХ в. (в то время, как считается, что художественная система средневековой Руси истощилась еще в XVII в.).

Если шире посмотреть на всю историю горнозаводского Урала XVIII–XIX вв., то обнаружится, что, как ни странно, именно Урал – наиболее мощно развивавшийся индустриальный район России – дал