Культура Урала - Андрей Эдуардович Мурзин

за всем этим увидеть, что продолжает развиваться архаическая в своих корнях, единая мифопоэтическая система. Что собой могла в целом представлять эта уральская мифопоэтическая система, можно представить хотя бы по ее частичной реконструкции, уже в ХХ в. предпринятой, по существу, в сказах П. Бажова.

Другим важным указанием на наличие особой культурной ситуации, сложившейся на Урале, может служить то, что здесь возник свой неповторимый язык. Своеобразные условия Урала сделали его, по словам того же П. Бажова, истинной копилкой языковых богатств и диалектов. «Коренной уралец, язык которого не нивелирован образованием, знает много слов, каких не слыхивали на Руси… Таких слов мы насчитали только у П. Бажова более трехсот…»21, – писал уральский фольклорист А. Лазарев.

Сохранению национально-религиозных и культурных традиций в крае способствовала большая социальная однородность «уральского мира», основу которого составляли горнозаводское население и заводчики (что отдаленно напоминало структуру скорее индустриального буржуазного общества). Новые промышленники – вчерашние купцы, крестьяне, мастеровые – как правило, сохраняли тесные связи с народной средой (хотя и не исключало наличие внутри нее противоречий). Хозяева заводов на Урале не жили: дворянство составляло в Пермской губернии менее 1% населения. Светская дворянская культура Центральной России, по существу, не имела оснований, чтобы прижиться в крае. П. Мельникова-Печерского, побывавшего здесь в первой половине XIX в., поразил сохраняющийся на Урале «русский дух в неподдельной простоте». Позже Д. Мамин-Сибиряк обращал внимание на сохранение в крае «старорусского» человеческого типа.

В условиях общественного кризиса второй половине ХIХ в., когда распространяется социально-классовый подход к изучению русского общества, писатель, характеризуя окружающую его уральскую действительность, рассматривал народ как исторически сложившуюся и во многом продолжающую существовать в крае общность людей, объединенных общей памятью, национально-религиозными и культурными традициями. Протест писателя против унизительных условий жизни уральских рабочих не означал для него поддержки распространения идеологии промышленного пролетариата как некоего класса, все принципиальные вопросы существования которого лежат в плоскости экономических интересов, политической борьбы.

Д. Мамин-Сибиряк видел в возможной «пролетаризации» Урала угрозу дальнейшего раскола края на противостоящие социальные группы22. Для писателя идеалом «естественного» положения оставалось сохранение подчиненности всего устройства жизни нравственным началам, а человека – суду своей совести. Именно эта позиция служила основой, с которой писатель оценивал развитие уральской жизни, деятельность отдельных горнозаводчиков и их роль истории края.

Горнозаводское население отличалось более высоким, чем в Центральной России уровнем грамотности и сложившимися традициями промышленного труда. «Горный устав» требовал, чтобы обучение проходили все дети мастеровых. На многих заводах действовали начальные двухклассные училища. В официальных «Сведениях по Пермской губернии» за 1836 г. отмечалось, что «…заводские люди Пермской губернии имеют более образования, нежели люди тех же сословий в других губерниях. Это приписать должно большому числу училищ и горнозаводских школ в имениях главных заводчиков».

Внутри уральского пространства горнозаводская культура существовала, находясь во взаимодействии, с другими культурами (субкультурами): старожильческого крестьянства, городских мещан, уральского казачества, различных местных этнических групп. Многосоставность, разнородность уральской культуры не означали отсутствие у нее внутреннего единства, но обусловили сложный характер этого единства.

Именно горнозаводская культура (отнюдь не только благодаря своему хозяйственно-экономическому значению) наложила отпечаток на весь облик уральской культуры в целом.

Признание этого факта означало, что Урал обладает собственной ролью в социально-экономическом и духовном пространстве России. Конечно, данное обстоятельство напрямую связано с превращением Урала с начала XVIII в. в ходе петровских преобразований в край горнозаводской промышленности, сделавшей его ведущим промышленным регионом России.

Формирование промышленного Урала повлекло за собой изменение в представлении, существовавшем о нем в российском общественном сознании XIX в. Из сугубо географического образа «Урал» в массовом восприятии превращается в геокультурный феномен. Суровая природа могучих Уральских гор, богатство земных недр выступают в значительной степени в «переработанном», претворенном виде, как освоенные человеком в ходе его промышленного строительства. «Заводской Урал» словно становится выражением внутренней стороны жизни, присущей «природно-географическому Уралу» вообще. В качестве «края заводов» он оказывается прочно вписан в общее социально-экономическое пространство Российской империи. Более того, специфическая роль, которая ему была отведена в этом пространстве, делала Урал его необходимой составной частью.

Рост уральского самосознания становится заметным в пореформенное время, в последней четверти XIX в. Этому способствовало строительство в 1880–1890-е гг. железных дорог (особенно Транссибирской магистрали, связавшей Урал с Центральной Россией), расширение внешних связей и контактов края, втягивание его в переживаемый страной общий процесс модернизации, которые разрушали обособленность и известную изолированность его прежнего существования.

Рубеж XIX–XX вв. стал временем, когда Центральная Россия и столицы как будто заново начинали открывать для себя Урал. Край все больше представал перед остальной страной не только как часть бескрайней Сибири, «кладовая недр» или поставщик металлургической продукции, а как пласт незнакомой самобытной жизни. Это ощущение принципиальности изменений, происходящих в положении Урала, было всеобщим. «Я горжусь тем, что открыл Урал мировой литературе», – так позднее оценивал главное из сделанного им Д. Мамин-Сибиряк, который именно в этот период по-настоящему вступает в литературу.

Рефреном звучащие в этот период слова об «открытии» Урала не были слишком большим преувеличением. Достаточно указать на огромный резонанс беспрецедентной по значимости и масштабам Сибирско-Уральской научно-промышленной выставки (1887). Настоящим откровением для столицы стали выставки «Урал и его богатства» (1902, 1911), организованные в Петербурге художником А. Денисовым-Уральским. Не менее важны были подобные акции и для самого Урала, может быть, впервые получившего возможность увидеть себя со стороны.

Насущной потребностью Урала становилось стремление глубже понять себя, особенности своей исторической эволюции, свое прошлое и настоящее. Постепенно осознавая себя как специфическое не только в экономическом, но и историческом, культурном отношении образование, край стремился разглядеть проявление своего действительного внутреннего единства.

Атмосфера ожиданий, неопределенность будущего вызывали подъем общественной инициативы на Урале. В крае возникают всевозможные общественные организации, растет число библиотек, типографий, периодических изданий, проходят съезды уральских горнопромышленников, врачей, духовенства, учителей, горных инженеров. Появлявшиеся в первые полтора десятилетия ХХ в. газеты спешили объявить себя «уральскими»: «Уральский край» (позднее «Зауральский край»), «Слово Урала», «Голос Урала», «Уральская жизнь» и так далее.

Историки и краеведы, объединившиеся вокруг архивных комиссий, развернули большую исследовательскую и общественную деятельность. В этот же период создается ряд промышленных и горнотехнических заводских музеев. Все научные изыскания, культурные акции, выставки, другие общественные начинания в различных областях жизни края складывались на рубеже веков в единую тенденцию становления уральского самосознания.

Проблема заключалась в том, что более тесное знакомство Центральной России с Уралом в конце XIX в. начало развиваться в тот период, когда горнорудная промышленность края уже давно находились в полосе затяжного кризиса. В центре внимания правительства и общества было состояние