Генеральская дочь - Мелания Соболева

— Что там, кстати, с той генеральской дочкой? — выдал Демин с такой невозмутимой рожей, будто спрашивал, как прошла операция по аппендициту. А у меня, сука, в тот момент ложка в каше застыла, как в цементе, и я резко поднял глаза, зыркнул на него, будто он мне по затылку стукнул.

— В каком смысле “что”? — спросил я, чуть не каркнул от напряжения, потому что, черт его дери, на секунду показалось — он знает. Знает больше, чем я сам в себе разложить успел. А он только усмехнулся, медленно, с прищуром, и сигарету в зубы, как гвоздь в крышку.

— Ну что, — протянул он, — не вызывали тебя еще? Не пригласили на “превентивную беседу” по поводу неадекватного поведения в отношении девчонки из семьи особого состава? Там же как… заявление, потом проверочка, потом — херак — и у нас младший лейтенант Зорин в лучшем случае в архиве пыль жрет, а в худшем — в отделе тыла на складах винтики считает.

Я фыркнул, откинулся на спинку жесткого стула.

— Нет, она пока ничего не рассказала. — выдохнул я и сам не понял, то ли с облегчением, то ли с недоверием. Ждал. Реально ждал, когда припрется к своему папочке, расскажет, какой я хам, быдло в погонах, как я ее “обидел” морально, как позволил себе с ней базар не в том тоне, не тем голосом, не с тем уважением. Уже почти видел, как генерал, ее батя, влетает к Павловичу и требует меня под суд отдать или хотя бы выдрать с корнем. И ведь мог. Запросто. Но тишина.

— Сиди тихо, Шур, — буркнул Демин, ковыряя в зубах, — не рыпайся. Иметь дело с генералом — это, брат, не пиво пить. Это тебе не шестеренки на районе щелкать, это тебе не уродов на клубе к стенке ставить. — Он снова усмехнулся, глядя в сторону, но я уловил в его тоне ту особенную иронию, от которой хочется либо ржать, либо идти писать завещание. Я прикурил молча, затянулся, долго смотрел на сигарету, и уже с дымом изо рта выдал:

— Лучше уж я буду иметь дело с генералом, чем еще раз останусь наедине с этой чокнутой блондинкой. Потому что генерал — он хотя бы по уставу бьет. А она… она рвет изнутри, без формы, без пистолета, без звания. Просто взглядом, просто словом. И нет никакой инструкции, как защититься от такого дерьма.

Глава 9

Алина

Я училась. Не потому что надо, не потому что так папа сказал, и не потому что в моде у мажоров в юбках понты и диплом на стене. Училась потому что с самого детства во мне горело — доказать. Всем. Себе. Ему. Что я не просто дочка генерала. Не просто фамилия с жирной полосой в личном деле и возможностью решить все звонком. Я поступила в Институт международных отношений. Один из тех, куда девяносто процентов не пролезают даже с золотыми медалями. Конкурс — как в ад, отбор — как на спецоперацию, но я сжала зубы, зарылась в учебники, перестала дышать воздухом тусовок и модных магазинов и шла к цели. И поступила. Сама. Своей башкой. Папа, конечно, помогал — деньгами, связями, охраной, иногда даже водителем, когда город начинал беситься от беспредела, но все, что касалось моего ума — не трогал. Я сама читала, сама вбивала в голову экономику, политологию, английский, международное право. У нас на курсе меня боялись. Считали холодной, надменной, высокомерной сучкой. Может, так и было. Но за этим стояло другое — мне нельзя было ошибаться. Мне нельзя было расслабиться. Потому что стоило оступиться, и каждый бы сказал: «Ну ясно… папина дочка. Без него — ничто». Я не позволяла. Ни себе, ни другим. У меня всегда был идеальный конспект, сданные экзамены, зубы стиснуты, спина прямая. Я была той, кто знает, чего хочет, и знает, как получить. Ни слез, ни соплей. Только цели и жесткая дорога к ним. И пусть это сжирало изнутри — зато каждый раз, когда кто-то говорил «она с протекции», я просто проходила мимо. Потому что я была не его дочка. Я была — собой.

И пока я не закончу учебу — да, меня обеспечивает отец. Потому что может. Потому что любит. Потому что хочет, чтобы у его дочери было все лучшее: лучшая еда, лучшая одежда, и даже лучшая ручка для экзамена. Он мне не отказывает ни в чем, но не лезет в суть. Потому что знает — тут его авторитет не сработает. Мозг не купишь. На зачете вместо меня не сядет. Протекцией не напишешь диплом. Я сама. И, черт возьми, это мой выбор. Я пашу, как лошадь, потому что хочу вырваться из этого плена — когда ты всегда чья-то дочь. Я хочу быть собой, а не его продолжением в юбке. Вот только иногда эта независимость трещит по швам. Особенно в те дни, когда после пары хочешь просто упасть мордой в подушку и вырубиться, но нет — нужно перечитать конвенции, выучить статьи, сдать реферат и улыбаться, будто не сорвешься с катушек.

Под вечер пришла Лика — моя подруга с первого курса. Из тех, кто и шпаргалки пишет в цветных маркерах, и знает, как правильно наносить румяна в полусне. Она — моя противоположность, но именно это нас и держит рядом. Мы закопались в учебники, скомкали пару листов, нарисовали схему по международным конфликтам, захлопнули тетради и выдохнули как после забега. У нее глаза уже горели.

— Пошли, — сказала она и потащила меня к туалетному столику, — сейчас будет важный ритуал: ногти, чай и разбор мужиков.

Я посмеялась и сдалась. Пока лак ложился на ногти, как кровь на снег, она завелась:

— Короче, я думаю, начинать с ним встречаться. Ну, прям серьезно. Он такой классный. С виду вроде пацан с района, а внутри — умный, внимательный, такой, знаешь… с характером. Молчит чаще, чем говорит. А как смотрит… — она закатила глаза, будто расплавилась. — Ты его не видела, но поверь — это не просто мальчик, это мужик. Надежный, с которым можно хоть в огонь, хоть за гаражи.

Я улыбнулась, но внутри вдруг все оборвалось. Потому что знала, что сейчас она спросит. И спросила.

— А ты? Ты же что-то говорила, какой-то парень… тот, что тебя спас? Кто он? Расскажи уже.

И вот в этот момент я поняла, что зря тогда