Морские истории - Иван Степанович Исаков

class="p1">Когда Бодо-Эрих-Курт-Мария-Адольф Эшленбург принял твердое решение перелететь к большевикам, то во всех его детально взвешенных «за» и «против» не фигурировало никаких матросов. Теперь же они были реальнее самой реальности, и их тельняшки и страшный шрам на лице одного из них пугали его так, что он никак не мог совладать с собой. Несколько его улыбок остались не только безответными, но даже незамеченными. Тогда он вдруг вспомнил, что у него с собой золотой портсигар, усыпанный монограммами, — подарок к пятнадцатилетию исполнения им обязанностей почетного командора Кенигсбергского императорского яхт-клуба. Как утопающий за соломинку, схватился барон за грудной карман.

Он поспешно вынул портсигар и начал предлагать матросам болгарские сигареты. Когда этот маневр не произвел ожидаемого эффекта, Эшленбург демонстративно протянул свой портсигар старшине со шрамом, достаточно ясным жестом дав понять, что отныне это полная собственность старшины.

Старшина Кучеренко, зажав автомат под мышкой, бегло осмотрел портсигар и сказал:

— Смотри, Фомичев, вроде как неплохая вещица?

— Хороша, если только не ворованная.

Барон Эшленбург, пытливо смотревший в глаза то одному, то другому моряку и старавшийся сообразить, о чем идет речь, понял последние слова и сделал обиженное лицо:

— Нихтс воровано! Майне фамилие! Папа!

— А не ворованный, так и бери его себе! — И, сунув барону шедевр кенигсбергского ювелирного искусства так, словно отдавал старый перочинный ножик, Кучеренко спросил у напарника: — А что, Фомичев, ты ему карманы хорошо проверил?

— Точно!

— Где документы? Давай! Ну, пошли.

Судьба портсигара не прошла незамеченной для тетушки Пэло: у нее потеплело на душе, когда это золото, достаточное для того, чтобы купить целый крестьянский дом, было небрежно возвращено владельцу и опять исчезло в его кармане.

— Чеми швило...[5] — бормотали прикусившие головной платок старческие губы.

Четыре фигуры гуськом углублялись по узкой и мокрой тропе в сторону Черного моря, туда, где в густом прибрежном лесу стоял штаб отдельного батальона морской пехоты.

Шедший впереди громадный Кучеренко своими могучими плечами раздвигал заросли, чтобы «матери» было cпособнее идти. И хотя, в сущности, старушка шла привычнее и ловчее моряка, он этого не понимал, озабоченный только тем, чтобы помочь. За ней, высоко поднимая колени и чем-то напоминая цаплю, неуклюже пробирался пленный. Отмахиваясь от ос и комаров, он всю дорогу ругал себя за то, что предложил подарок старшему в присутствии подчиненного, и давал себе зарок впредь быть дипломатичнее.

За ним в двух шагах, не спуская с него глаз и держа автомат на «товсь», шел Фомичев...

Когда до морской пехоты дошел первый слух о немецком перебежчике, то в батальоне и в вышестоящих штабах, куда было донесено об этом «чепе», возникло множество вопросов и сомнений.

Особенно беспокоился молодой капитан-лейтенант, начальник разведки. Подумайте сами, вместо опроса пленного на месте и изучения всех обстоятельств, комбат приказал привести немца в штаб, предварительно накормив его. Это было нарушением всех инструкций и положений.

Не получивший никакой специальном подготовки, назначенный в отдельный батальон на свободную вакансию, капитан-лейтенант с жаром взялся за поднятие разведки в морской пехоте на наивысший уровень. Он обложился книгами и уставами и не давал покоя своим подчиненным. Но, к сожалению, батальон перебросили сюда на прикрытие побережья, откуда до противника по прямой было несколько сотен километров, поэтому молодому разведчику никак не удавалось применить на практике свои таланты.

Представьте, как он был внутренне взвинчен (внешне, как полагается прирожденному разведчику, он не показывал и виду), когда с заставы позвонили, что ведут германского летчика, очевидно добровольно перелетевшего на нашу сторону. Немец, офицер, летчик!

Приготовив «опросные листы для военнопленных» и немецко-русский словарь, капитан-лейтенант разыскал замполита и стал излагать ему свои предварительные соображения.

— Обратите внимание на общую обстановку. Положение фашистской армии не так уж плохо. Второго фронта нет и пока не видно. Танковая армия Клейста в Майкопе, а главный удар, очевидно, нацелен на Баку. Бывшая у Новороссийска 17‑я армия Руоффа переброшена ближе к нам, а из 44‑го корпуса выделена специальная группа Ленца для захвата Туапсе. И всего этого, конечно, не может не знать старший лейтенант Люфтваффе из полка, действующего на этом направлении. Почему же он перелетает к нам и сдается безоружной старушке? Нет! Что хотите, товарищ майор, а здесь что-то не так!

— Так или не так — видно будет, а ты лучше скажи, дорогой разведчик, почему по этому СС, а точнее — сукину сыну, ни одна наша батарея не сделала ни одного выстрела?

— Ну, это самый ясный вопрос! У «штиглица», на котором он прилетел, та же коробка биплана с неубирающимися колесами и звездообразный мотор, что у наших По‑2. Немец, наверно, знал их штатный маршрут и что в экстренных случаях не делают даже предварительную заявку.

— Ну, ладно, разведчик, а где сейчас этот летательный аппарат?

— Докладываю. К самолету уже двадцать минут как послан полевой караул. Приказано передать самолет ВВС. Я просил подполковника оставить трофей в батальоне, да он... В общем, даже не ответил! А пока приказано после фотосъемки замаскировать так, чтобы и мать родная не нашла!

При последних словах начальника разведки замполит встревожился:

— Боюсь, ваши пинкертоны, чтобы замаскировать самолет, порубят теперь всю кукурузу тетушки, той самой, что взяла в плен этого фашистского дезертира!

Не успел он этого сказать, как на площадку перед штабом, скромно оправляя головной платок, вышла тетушка Пэло.

Здесь было сыро и прохладно.

Вокруг типично мингрельского домика на высоких кирпичных столбиках были врыты в землю столы и скамейки, а дальше под маскировочными сетями скрывались различные машины, станции и движки. Между отдельными «узлами» этого лесного городка были проложены тропинки из аккуратно выложенных каменных плит и кирпичей, наполовину утопленных в сырую колхидскую почву на манер клавиш, по которым можно было ходить, не замочив ботинок.

Высокий купол из крон пропускал четкие солнечные лучи, которые бесчисленными зайчиками искажали формы всех предметов и людей.

Гулкая тишина и мерцающий свет создавали впечатление, будто находишься внутри старинного собора, заросшего зеленью.

Командир отдельного батальона, подполковник, спустился по трапу без перил со второго этажа и, подойдя к тетушке Пэло, снял фуражку, взял ее маленькие, смуглые, заскорузлые руки и, низко нагнувшись, поцеловал их так, как некогда целовал руки своей покойной матери.

Майор — заместитель по хозчасти, грузин по национальности — быстро и почему-то шепотом переводил тетушке Пэло каждое слово комбата:

— Спасибо, дорогая мать, от всех моряков! Спасибо и за немца, и за самолет. Сегодня же сообщим, кому следует, о вашем патриотическом поступке. А пока просим быть нашей гостьей.