Морские истории - Иван Степанович Исаков

Затем подполковник надел фуражку и сурово произнес:

— И чтобы никто не смел беспокоить ее расспросами! (Последнее было явно сказано прежде всего в адрес разведчика. Начальник разведки покраснел до ушей и сделал бесшумный ход конем — назад, за спины матросов.) — А если что потребуется, мамаша, только скажите. Нас здесь много, мы поможем!

В ответ на речь комбата спокойно стоявшая перед ним старушка, пропустив мимо ушей все, что было сказано, как лишнее, тихо произнесла только одно слово:

— Симинда! Кукуруза!

— Не беспокойтесь, мамаша! Мы послали вытащить самолет с вашего поля, заодно и участок уберем. А сейчас позавтракайте.

— Ратиани! Угостить дорогую гостью. И не вздумайте переводить того, что я скажу дальше... Вы должны отвезти ей продуктов из хозяйственных запасов, заберите наряд, чтобы наколоть дров, почистить колодец, починить забор и крышу и все, что потребуется. Но так, чтобы не обидеть. Слышите?! Иначе можете не показываться!

Затем громче, обращаясь ко всем:

— Отныне батальон берет шефство над матерью! Это вы можете перевести ей. Надеюсь, товарищи не возражают? Ну как, полосатые?

Комбат обвел взглядом стоявших вокруг моряков.

Это были автоматчики, расчеты ПТО, зенитчики, комендоры, разведчики — добровольцы с кораблей, пришедшие еще с «Червоной Украины», которая поддерживала их своим огнем у одесских фонтанов. Люди в полосатых тельняшках, пережившие всю эпопею Одессы, отошедшие морем на Севастополь и дравшиеся за камни его развалин в составе героической Приморской армии генерала Ивана Петрова, затем собранные в Новороссийске и ныне поставленные на оборону базы Черноморского флота, в районе Хона, Очемчири и Палеостоми...

Старушка была такая маленькая, тихая и спокойная, что эти люди не гаркнули радостного «ура», хотя каждый был рад так, словно нашел здесь родную мать; они сдержанно, почти шепотом, вразброд ответили:

— Обязательно!

— А как же иначе?!

— Факт!..

Добрый смысл всех этих реплик, сказанных заботливо приглушенными голосами, наверное, не мог не дойти до сердца тетушки Пэло, и все-таки в прозрачной тишине утреннего леса все явственно услышали опять то же самое слово: «кукуруза».

Тогда стоявший в первом ряду старшина-автоматчик Киселев, забыв о комбате и субординации, бросился к тетушке Пэло, схватил ее за руки и, тряся их от избытка чувств, стал, захлебываясь, кричать:

— Ну чего ты, мать, в эту кукурузу уперлась? Да мы ее тебе не только по стебельку уберем и уложим, да мы... засыпем тебя ею...

— Киселев! Отставить! Понимать надо: эта кукуруза — все, что она имеет. Вы видели, как тут кругом живут?! А сейчас еще мужчины на войне. Будет кукуруза — будет легче жить. Не будет кукурузы — трудно будет. С кукурузой уметь обращаться надо, особенно там, где каждый початок на счету! Кто послан на участок?

— Разрешите доложить? Так что... все подвахтенное отделение, что с вечера намечалось на постройку блиндажей.

— А насчет кукурузы дополнительно двух моряков выделите, хорошо бы молдаван, чтобы дело знали. И слушать ее команду, как мою! Конечно, в отношении кукурузы только. Ясно?

— Так точно, — отозвался молчавший до этого Ратиани. — Но разрешите мне самому присмотреть, а то наших обычаев не знают. Каждого, кто в дом ногой ступил, тетушка должна будет угостить, принять как гостя. Разорится.

— Хорошо, поезжайте.

Повернувшись к тетушке Пэло, подполковник отдал ей честь и, сделав пригласительный жест к концу стола, где кок уже бесшумно готовил прием «на один куверт», извинился, что ему надо удалиться по службе.

Впервые за все утро у него стало муторно на душе: служебная необходимость разговаривать с бароном Эшленбургом заранее нагоняла тоску.

Допрос шел наверху, в единственной штабной комнате, служившей одновременно и кабинетом и спальней командиру. После того как все расселись, комбат разрешил сесть и дезертиру.

Немец знал около сотни русских слов. Комбат — вдвое больше немецких. Столько же знали в сумме замполит и начальник штаба. На коленях разведчика беспомощно лежал пухлый немецко-русский словарь.

Несмотря на все это, благодаря содействию врача опрос протекал без особых лингвистических затруднений.

Началу допроса предшествовала записка, написанная комбатом и переданная им через стол начальнику штаба.

Немец демонстрируя выдержку, сделал вид, что записки не замечает, но про себя подумал: «Будут пытать!»

«Они могут разбомбить самолет в щепки, только бы он нам не достался», — размашисто написал комбат.

Та же записка в процессе разговора вернулась, имея на обороте ответ, изложенный более почтительным почерком: «Докладываю. С утра ни один фашистский самолет южнее Кодора не появлялся. Как и накануне, занимаются Туапсе. Если его и ищут, то не здесь».

Эшленбург, стараясь не реагировать на путешествия бумажки, что ему, впрочем, плохо удавалось, подумал: «Возможно, пытать и не будут».

— Скажите, обер-лейтенант, вы не испортили машину, выходя из нее?

— Что вы! Что вы, господин полковник! Она была в идеальном порядке, только в ней не осталось ни капли горючего! В мои намерения...

— О ваших намерениях — потом! Правильно ли я вас понял, что если ее сейчас заправить, то можно лететь?

— Лететь? Куда?

— Это не так важно. Я спрашиваю, можно ли взлететь на ней с того места, где вы ее оставили?

— О, да! Безусловно, только вытащить ее из кустов! На ней сможет взлететь ребенок. Она летает почти сама. «Фокке-Вульф‑44». Вроде вашего ПО‑2, но отделана, как игрушка.

— Ясно! Продолжим. Я должен знать, с кем имею дело, и услышать от вас лично, что побудило вас перелететь линию фронта. После этого отправлю дальше по назначению, так как мне вы, откровенно говоря, не нужны.

«Значит, здесь не убьют, — облегченно подумал Эшленбург и, вскочив со стула и щелкнув каблуками, представился:

— Разрешите доложить, что я — Бодо-Эрих-Курт-Мария-Адольф — являюсь отпрыском и единственным наследником рода баронов Эшленбург цу Гандхеймов. Наш род ведет свою генеалогию с 1156 года от французских владетельных князей дома Ла-Рошфуко. Мы записаны в Готском альманахе и в книгах прусского дворянства с 1696 года... Но мы являемся отпрысками не старшей ветви бранденбургских Эшленбургов, а младшей — кенигсбергской...

Комбат, глядя через окно во двор, с серьезным видом прервал барона:

— К сожалению, нам, морякам, не всегда аккуратно высылают очередные издания Готского альманаха, а поэтому (здесь комбат перешел на жесткие ноты) потрудитесь кратко сказать не о предках, а о самом себе и своей службе. А главное — почему мы имеем честь видеть вас здесь?

Барон, очевидно рассчитывавший произвести впечатление своими предками, осекся, сел и стал тоскливо смотреть в лицо комбата, как бы мысленно обрывая лепестки ромашки: «Убьют — не убьют? Будут пытать —