Русское кудесничество и чародейство - Иван Петрович Сахаров

/6. Живет год и два, и три. Приходит лето. И говорит: «Старуха, пойдем за грибам!» – «Да куды ты, – говорит, – за грибам-то итти?» – «Да вон, – говорит, – лес-от». – А старуха ему и говорит: «Этта, – говорит, – все какое-то мленье в лесу-ту». – «Какое-то мленье произвели! Ничево не признаю!»

А бесы бегают по етому самому Круглову острову, етова солдата припознали. Потом атаману сказывают, што солдат, говорят, у нас на Круглом острову.

Сделалась сильная [буря?], ветер, так – дерево на корню стоит, а вершиной по земле хлешшот. А солдат оградил дерево и стал под ето дерево и стоит. – «Ты што, солдат? Заклятье дал, штобы к нам на Круглов остров не ходить!» – Атаманишшо приказывает растерзать етова солдата. Солдат привиняется, што: «Виноват я; не знал, што ето Круглов остров… Ну, дайте мне со старухой простицца». – «А где твоя старуха?» – Побежали бесы, притасшыли ету старуху. Старуха испугалась. – «Ну што, старуха? Давай простимся!..» [Конец сказки неприличен. Бесы испугались раскрашенной напарьи и оставили солдата в покое.]

77. Пустынник и дьявол

Был келейшык. Нечистые духи просили у нево места. Он не дает места. – «Пусти хоть кол вколотить». – Он не мог от них отбарабаччя; вколотили они кол.

Келейшык вышол рас, не благословесь, видит: на горе кузничя, старых на молодых переделывают. Просиччя у них, переделать и ево. – «Не крестись!» – говорит (в горн от ево класть-то начали). – Он перекрестился, – один кол остался.

Из сборника Б. и Ю. Соколовых

78. Как солдат былицы рассказывал

Шел солдат из службы, зашел к мужицьку ноцевать.

– Если знаешь какую былицьку, ноцюй, а не заешь, дак и не оставайсы, иди с Богом.

Ен ницево не знает, а взялсы:

– Разскажу, – говорит.

(В солдатаф жил, никакой былицьки не науцилсы.) Поужинал и лег спать, а самому не спитсы – думает: «Цево я разскажу, если ницево не знаю?» Цюеть – все уснули. Время полноць. – «Убегу, говорит, лутше. Если не убежать – дак голова долой». Вот и побежал. Прибегает в поле, а тут куця накладена снопов в поле; ноць была темная, лежать ему не сподруцьно. «Лягу под куцю, дождусь светку маленько и пойду». Как только што лег, и крицит вдруг из куци:

– Задавил, задавил!

Ен испугалсы: цево такое задавил? «Пойду лутше дальше», – говорит. Вот идет и дошел до овина, а он ешшо тепленкой. Думает: «Зайду, полежу маленько, да пойду». Пришел в эту тепленьку, а там мужик лежит, спит, и топор в боку. Вот ен опять испужалсы: «На меня бы не сказали – пойду, говорит, дальше». Подумал, подумал: «Куды я пойду? Вороцюсь я опеть на ту фатеру, ежли станут распрашивать, дак вот эти былицьки я и расскажу». Идет. На мост. Зашел, на мосту два полога лежат. А у мужика были четыре сына. Ен и заглянул в один полог. В этом пологу спит муж с женой, а посереди иф болшушшей змей лежит и шипит. Закрыл полог и от нево проць.

В другой полог заглянул. В другом пологу тоже муж с женой спят. В изголовьи пташка сидит и до тово жалобно поет, что заслушенье. А они спят близехонько, плотнехонько. Он и этот полог закрыл и от этово полога проць. Потом пришел, лег на полати и думает: «Вот ешли спрашивать будут, то вот эту и разскажу». Видит – набежало нецистой силы целая изба; в избе стоит светец, уголья насорены и не опахано. Это нецистая сила нацяла толцись. Все уголье это в муцьку измяли – пыль столбом пошла. Истолкли все уголье, сами убежали вон. Все стало тихо в доме. Вот ен полежал немного, уснул, а старик уже и стает; стал старик, огня достал и сыновей будить. До них стал ешшо, до свету разбудил сыновей, – молотить идти. Сыновья и невестки стали; потом этово прохожаво будят:

– Вставай-ко, служивой, разсказывай топерь былицу, – говорят.

Вот ен стал, умылсы и говорит:

– Вот, дедушка, вот я жил в солдатаф 25 лет, а ницево не знаю; а вот я розскажу, што я видел в эту ноць: поляжал, поляжал – думаю, говорит, што ницево не знаю. Жалко своей головы – думаю убегу, говорит. Ну выбежал в поле, лег под куцю, ну под куцей и крицит, што – задавил! Я, говорит, испугалсы и побежал дальши. Побежал и вижу тепленькая теплица; я вошел в тепленьку, а там мужик лежит, а топор в боку. Я, говорит, испугалсы и опять пошел дальше. Подумал, подумал, куды мне идти спать, а в путь ешшо темно. Воротилсе на ту же квартиру. Пришел на мост, заглянул в полог – тут лежит муж с женой, ваш сын, а промеж них змей большой; я, говорит, закрыл полог, открыл другой, а там опеть муж с женой лежит, а в головах сидит пташка и так жалобно поет, што заслушенье. А они лежат к друг дружке близехонько, плотнехонько. Я и этот полог закрыл. В избу вошел и на полати лег. Вдруг ноцью набежало нецистой силы и – свитець стоит, а они кругом свитьца и начили толцись.

Уголье все в муцьку измяли. Потом потолклись, потолклись и все убежали; в избе стихло.

Вот этот старик:

– Молодец, служивой!

И нацял сыновей призывать:

– Кто снопы обирал?

Который обирал, тот и говорит:

– Я, тятенька, обирал.

Вот он схватил плети и давай драть етова сына.

– Вот знай, подлец, как с цюжиф полос снопы обирать!

Драл, драл, от ево отстал. Знал, который сын дурно с женой живет, за тово сына принимаетсы:

– Вот и тебе, сын, то же будет! – и давай драть: знай, как с женой худо жить! Вот промежду вас нецистая сила и лежала, она вас и смущшает.

Тово сына призывает, взял образ и благословил теф:

– Вот, – говорит, – благословляю вас, сын и невестка, што Господа Бога поцитаете, и закон ведите в согласии, и потому приведение сделалось, што пташка распевала.

Этова сына призвал, котрый в теплинке ноцевал:

– Ты, говорит, сукин сын, сам лег спать, а топор в стену уткнул? – Ен вот у тебя в боку и оцютилсы. Ведь ты устал, и топор устал. Знай вперед, как пороботаешь, так топор на место клади, а не втыкай ни во што.

Потом и говорит:

– Которая невестка пожже всеф спать лежилась?

Та и отвецяет:

– Я, батюшка.

Вот ен опять плеть схватил и давай драть.

– Знай наперед, как спать лежишши, дак уголья подпахивай. Благословлясь оставляй, и свитець