Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков

новую должность я по-прежнему занимался электроэнергетикой, но теперь уже в масштабе России. Это время было богато на всякие законы и постановления: их плодили почти ежедневно. Один из них — Закон о госпредприятиях на территории России, заложивший бомбу под Единую энергетическую систему страны. В соответствии с этим Законом любое государственное предприятие имело право выйти из любого объединения и принять собственную программу действий. Постановление Верховного Совета России о ликвидации всех объединений также вело к развалу ЕЭС, как раз и состоявшей из объединений, базировавшихся на территории областей и республик. Если раньше над нашей энергетикой стояло Министерство энергетики и электрификации СССР, выполнявшее хозяйственные функции, то теперь роль этого ведомства была сведена к минимуму. После передачи всего имущества в ведение Государственного комитета РФ по управлению государственным имуществом (ГКИ), по сути дела, чужому дяде, ничего не понимавшему в энергетическом оборудовании, Министерство топлива и энергетики РФ, в полном смысле этого слова, оставалось не у дел.

Последней каплей, способствовавшей развалу ЕЭС России, был подготовленный в ГКИ Указ Президента РФ от 1 июля 1992 года № 721 «Об организационных мерах по преобразованию государственных предприятий, добровольных объединений государственных предприятий в акционерные общества». В нем говорилось, что любое предприятие принимает решение об акционировании самостоятельно, а в случае противодействия со стороны руководителя трудовой коллектив имеет право сам провести акционирование с выходом как предприятия из объединения, так и структурного подразделения из предприятия. Согласно этому документу, каждое крупное предприятие подлежало приватизации до 2 ноября 1992 года. То есть все отдавалось на откуп трудовому коллективу, который мог теперь действовать по принципу: «Что хочу — то и ворочу!» Так оно и получилось. В течение нескольких месяцев все мало-мальски крупные предприятия подали заветные заявки на акционирование, положив начало процессу ежедневной приватизации десятков заводов и фабрик.

Как видно, советской партийной и административной элите на этом этапе нужна была видимая легитимизация действий, направленных на конвертирование имеющейся власти в частную собственность с целью последующего наследования этой собственности. И то и другое она получила в первые же годы реформ: вчерашний директор становился хозяином-собственником. «Каких-нибудь полдюжины баронов в процессе приватизации 90-х годов, — писала английская «Файнэншл тайме», — выиграли контроль над сотнями компаний и предприятий, заполучив их с невиданной скидкой, в основном благодаря контактам в политических сферах». Однако, прибрав к рукам заводы и фабрики, почти никто из этих «баронов» так и не сумел правильно организовать процесс развития и расширения производства, ради чего, собственно, и замышлялась приватизация. И в этом состояла вся глубина трагедии, поскольку подлинные богатства создаются не спекулятивными сделками, не перераспределением уже созданных ценностей, а прямым созиданием — новыми изобретениями и их воплощением в жизнь через достижения науки, инженерную мысль и произведения рук человеческих. Как тут не вспомнить слова одного из героев А. П. Чехова: «Уж очень вы, господа, умствуете!

Все норовите, как бы это по-умному, да по принципам, да со всякими выкрутасами, а выходит у вас только одно: тень наводите…»

Указ № 721 убивал энергетику наповал. Понимая это, мы все свои усилия сосредоточили на поиске наиболее целесообразных путей, ведущих к сохранению Единой энергосистемы России. Еще до выхода Указа нами был всерьез изучен опыт работы в рыночных условиях энергетических компаний Финляндии, Японии, Франции, ФРГ и США. Взяв за пример французскую государственную акционерную компанию «EdF», работавшую в условиях, близких к российским, мы организовали курсы по обмену опытом работы, приглашали французских менеджеров, которые рассказывали нам, что и как надо делать в рыночных условиях. Мы направляли во Францию своих специалистов, проводили конференции и совещания, то есть вели большую подготовительную работу, направленную на принятие грамотных решений, касающихся существования ЕЭС России в качестве государственной компании в рыночных условиях.

Счетчик времени, установленный президентским Указом, был запущен. Нужно было срочно искать выход, иначе в одно прекрасное утро можно было проснуться и узнать, что, согласно очередному закону, нашей системы больше не существует. Так у нас сложилось, что развитие производительных сил в любой точке России в ближайшей перспективе без Единой энергетической системы невозможно. Рост благосостояния людей напрямую зависит от объемов потребляемой электроэнергии на душу населения. Накануне распада в СССР на одного человека в год приходилось по 6,5 тыс. кВт·ч, в то время как в США — 13–15, а в Швеции — 2024 тысячи. До этих уровней производства электроэнергии нам еще надо было расти и расти.

Беда в том, что многие в нашей стране не понимали чрезвычайной важности наличия Единой энергосистемы. Поэтому-то и раздавались голоса, предлагавшие ее приватизировать, разделив между отдельными собственниками. «Зачем и почему, — заявляли эти люди, — в России необходимо сохранять единую систему энергетики? В США ее нет. Давайте сделаем так, как за океаном!»

Обсуждая эту важную для России проблему, противники целостной энергосистемы вели себя так, как московские актеры в одном спектакле, поставленном однажды по пьесе Метерлинка. По воле режиссера, видимо, полагавшего, что содержание пьесы — дело десятое, что интересна не суть, а сценическая картинка, они то и дело переходили на французский язык, непонятный большинству зрителей. Всякое дело может быть доведено до абсурда. Нельзя нам в строительстве энергетической отрасли переходить на «американский язык» хотя бы потому, что Россия — особая страна во многих отношениях. Здесь на 2,33% населения земного шара приходится 35% природных ресурсов Земли, а 70% нашей территории лежит в зоне вечной мерзлоты и продолжительного холодного сезона.

ЕЭС СССР охватывала всю страну, протянувшись с востока на запад и с севера на юг и пересекая разные временные зоны. Когда на Дальнем Востоке утро, на Москву опускается ночь. Максимальный уровень нагрузки в системе приходился на вечерние и утренние часы. Эти два пика идут с востока на запад с интервалом в два часа. Если предположить такую ситуацию, что ЕЭС окажется разделенной на несколько частей, то сразу возникнет необходимость одновременного возведения электростанций общей мощностью 15 млн. кВт в дефицитных регионах страны, в том числе 7 млн. кВт — в России.

Более того, любая попытка расчленения системы на части приведет к возникновению серьезных проблем в регионах. Ведь из 80 российских энергосистем только 14 были избыточными. Например, Московская энергетическая система имела мощности, превышавшие потребности региона, поэтому она имела возможность передавать излишки энергии другим территориям. А 66 энергосистем фактически являлись потребителями электроэнергии, которая вырабатывалась в соседних энергосистемах. Если отделить, образно говоря, доноров от реципиентов, то первые должны будут решать проблему, как продать лишнюю электроэнергию, а другие — где ее взять. У энергообеспеченных может возникнуть соблазн использования избытка электроэнергии в качестве экономической удавки.

Эффект параллельной работы системы снижает необходимость иметь большие