Думские речи. Войны темных сил - Николай Евгеньевич Марков

как этот комочек мало-помалу принял вид маленького парохода; очевидно, это был тот самый пароход, который вез христианских миссионеров. Пароходик тихо, как минутная стрелка, двигался по поверхности воды. Председатель, увидев пароходик, усилил заклинания. И вот в храме, все двери и окна которого были заперты, вдруг со свистом поднялся ветер. Вихрь почти валил с ног присутствовавших, но вода в купели по-прежнему оставалась, как зеркало, а пароходик же так же спокойно двигался вперед.

Вдруг посреди капища раздался громкий крик: “Элои, цербаел!” Откуда шел этот крик – не было возможности разобрать, но могучий возглас сотряс капище. Вслед за этим возгласом ураган прекратился, и пароходик исчез с поверхности воды.

Печальным голосом председатель засвидетельствовал о полной неудаче заклинания. “На этот раз, – сказал он, – враждебные духи отстояли миссионеров. Но не будем терять мужества и вооружимся терпением… Поклонники Ие-Су (Иисуса) нас не минуют. Мы до них доберемся, когда прибудут в Китай”.

Настала церемония, по существу как будто бессмысленная, но очень характеризующая демонопоклонников. Церемония заключалась в пытке миссионеров. Но так как живого миссионера в распоряжении не было, то все лицедейство производилось с чучелом, которое было так искусно сделано, что Батайль даже испугался. Ему показалось, что на пытку приволокли живого человека. Всего лучше была сделана голова из воска, но тело представляло довольно грубый ком. Это чучело во время церемонии подверглось всяким истязаниям: его жгли, резали, даже перепиливали пополам.

Последний акт демонопоклоннического изуверства состоял в человеческом жертвоприношении. Члены секты кидали между собой жребий, и на кого пал он, тот тут же был принесен в жертву. Такой обычай заведен, по сведениям Батайля, ради укрепления в секте чувства солидарности и верности союзу. Это поддерживает в членах союза полное презрение к жизни. Презрение же к жизни необходимо членам союза на случай, если на них обрушатся преследования властей. При этой чудовищной церемонии сам Батайль чуть не лишился жизни; к счастью, за него заступился знаменитый американский демонопоклонник Уэльдер. Д-р Батайль заранее возражает на замечание, которое могут сделать по поводу описанного приключения: все происшедшее началось-де с того, как Батайль погрузился в сон от опиума, и окончилось, когда он очнулся от опьянения… Батайль возражает на это ссылкой, во-первых, на то, что заснул он в опийной лавочке на шестом месте на краю, а проснулся на четырнадцатом; и, во-вторых, на то, что его одежда оказалась запачканной свежей кровью, брызнувшей из туловища человека, принесенного в жертву, когда Уэльдер отрубил ему голову. Эти пятна крови видели и китайские слуги, и они же их отмывали. Батайль твердо убежден в действительности своего приключения.

Тридцать, сорок лет назад могло казаться и казалось чудом, что в глубине Китая заклинатели показывали изображение парохода с миссионерами, шедшего по океану за тысячи миль вдали. Но теперь, когда радиоволны свободно переносят на громадные расстояния не только изображения, но и звуки и даже запахи, а американские врачи слушают по радио биение сердца своего пациента, летящего на аэроплане, – мы не можем считать описанные Батайлем китайские колдовства чем-то невероятным и сверхъестественным.

Пределы “естественного” так расширились, что вполне серьезные люди уже задаются вопросом фотографирования духов, вызываемых на спиритических сеансах. Следуя этим путем, дойдут, пожалуй, до снятия фотографии самого сатаны.

Но и не забегая далеко вперед, можно принять на веру, что все рассказанное доктором Батайлем было с ним в действительности.

Во всяком случае, чрезвычайно характерно, что сам доктор Батайль, человек, изучивший масонство на долгом личном опыте, нисколько не сомневается в действительности описанных им ужасов и кровавых человеческих жертвоприношений. Не сомневался он и в том, что за свое бегство из братства и за свои разоблачения он был обречен страшной мести темной силы…»

Черная месса

Держась принятого правила основывать свои заключения преимущественно на показаниях и заявлениях противной стороны, в данном случае – сатанистов и вообще врагов Христианства, я познакомлю читателя с описанием черной мессы, сделанным парижским сатанистом-поэтом Жаном Жанбахом в его недавно появившейся книге «Сатана в Париже» (Paris, 1927. – P. 118-125).

Конечно, я выпустил из этого описания места, соблазнительные по их непристойности и чрезмерной чувственности. Само описание черной мессы я считаю необходимым дать для того, чтобы читатель убедился в ритуальном, нарочито кощунственном характере этого «богослужения». Разврат и любострастие здесь только приманка, основная же цель – именно «богослужебная». Только вместо Бога «месса» служится антибогу, сатане. Вот что сообщает в своей книге Жан Жанбах:

«Однажды ночью меня разбудил электрический звонок. Наскоро надел я пижаму и спустился вниз. Не зная, кто мог звонить в подобный час, я не осветил коридор. Через стеклянную дверь, не будучи сам виден, я мог видеть, кто звонил.

Но в тот момент, когда ощупью я пробирался по коридору, внезапный электрический свет осветил меня через стеклянную дверь. Я почувствовал, что бледнею. Вот-вот очу-тюсь нос к носу с предприимчивым авантюристом, который, зная о моем одиночестве в доме, пожелает воспользоваться этим и ограбить меня. Между тем свет электрической лампочки на этот раз осветил лицо человека, стоявшего у входа. И я узнал в нем негра из “Мулен Руж”.

Сатана в Пломбьере!

Вне себя от изумления и нервного удовольствия, я открыл дверь. Прекрасный автомобиль (“хочкис”) стоял у подъезда с потушенными фонарями. Негр был одет, как и в Париже, в смокинг и цилиндр.

Мы поцеловались молча.

В лимузине спала женщина. Негр разбудил ее и заставил войти в зал…

Я развел огонь в камине. Сатана стоял в задумчивости подле клавесина. Женщина сняла манто. По ее просьбе я принес из автомобиля прекрасную шкуру пантеры, которую разостлал перед огнем. Люди злоупотребляют словами и тем обесценивают их. Я говорю, что женщина эта была так прекрасна, что можно было умереть от восхищения, когда она легла на шкуру пантеры, согреваемая волнами жара и освещенная отблесками огня. Сатана сел за клавесин. Клавесин был уже давно расстроен, но тотчас же, под демоническим очарованием, струны натянулись, и каждая дала верный звук. Под сурдинку негр начал играть унылую григорианскую арию, которая как бы покрыла зал покровом нежного музыкального сплина.

– Дай пить этой женщине, – сказал он, внезапно встав перед клавесином.

Я принес из погреба несколько бутылок анжуйского вина.

– Теперь пойдем.

В пижаме мне было холодно, но я нашел это вполне естественным и последовал за негром, не спрашивая никаких объяснений. Мы пересекли площадь. Я видел, как негр бросил взгляд, полный злорадства, на дом священника, где, конечно, спал аббат Пломбьера. Он вытянул из кармана отмычку, которой,