Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

стороны; выражаясь современным языком, праведность, основанная на вере, должна была быть утверждена через освящение. В борьбе Павла с иудаистами можно усмотреть ряд аналогий с борьбой ортодоксии и пиетизма; и иудаисты были так же мало справедливы по отношению к Павлу, как пиетизм — по отношению к настоящему лютеранству, потому что им обоим чужда была та нравственная сила, которая, согласно Павлу и Лютеру, принадлежит вере как таковой. Учение Павла не нуждается поэтому ни в каком дополнении: только усиленное подчеркивание необходимости нравственного стремления к духу могло помочь там, где действительно были недостатки; мы видели, что именно на этом настаивал Павел, чем дальше, тем сильнее. Способ, каким иудаисты хотели дополнить его учение, был, к тому же, весьма неудачен; они просто присоединяли к новому учению старый Закон и возвращали таким образом новую религию, только что с полною силою развернувшуюся в своей самостоятельности опять на старую точку зрения. Кроме того, следует отметить, что они в общинах Павла преследовали скорее свои частные цели, чем задачи христианства: образ действий всех сект. И если мы примем во внимание то, чего они достигали — все созданные ими несогласия, споры, распри, ненависть в общинах и недоразумения между последними и апостолом, — то, пожалуй, распространим и на них «горе вам», обращенное Господом к книжникам и фарисеям, приобретавшим прозелитов, Матф. 23, 15. Самым правильным приговором этим верующим в Христа иудеям и их пропаганде был бы тот, который произносит Павел в важную минуту своим неверующим соотечественникам: «они имеют ревность по Богу, но не по рассуждению; не разумея праведности Божией, хотят они поставить собственную праведность», Римл. 10, 2 сл.

ИУДЕЙСКО-ХРИСТИАНСКАЯ ОБЩИНА БОЛЕЕ ПОЗДНЕГО ВРЕМЕНИ

Иудаистические агитаторы составляют лишь одну, и даже очень незначительную, часть иудейско-христианской общины. Мы не должны судить о ней односторонне по ее крайностям. Достойно внимания, что она могла породить из своих недр такое пропагандистское движение; энергия, проявившаяся при этом, заслуживает того, чтобы быть отмеченной. Но для большинства христиан-иудеев мы должны будем все же искать проявления их нравственной силы в другой области.

Шестидесятые годы отнимают у них их центр, их руководителей. Мученичество Иакова падает, вероятно, на 62 г., смерть Павла — на 63 г., Петра — на 64 г. Перед осадой Иерусалима христиане бежали в земли к востоку от Иордана, в Пеллу, Евсевий «Hist. eccl.», III 5. Мы имеем лишь скудные известия о том, что произошло здесь с ними. Мы узнаем о родственниках Иисуса, добывавших себе тяжелым трудом мужика жалкое пропитание, мозолистые руки свои показывали они имп. Домициану, там же, III 20. Мы слышим, что в этой среде очень дорожили кровным родством с Господом, вследствие чего, конечно, культивировали и память Иакова; несомненно, здесь надо искать источник того идеального образа брата Господня, который рисует нам Гегесипп; высоко ценили здесь и радостную готовность к исповеданию; там же, III 32; IV 22. Мы узнаем, что еще в половине II столетия существовали два параллельных направления, которые могут быть рассматриваемы как наследия точек зрения, олицетворявшихся в Петре и Иакове: представители одного направления, хотя сами и соблюдали отеческий закон своего народа, но не считали его, однако, составною частью христианства; представители другого направления объявили закон обязательным для христиан: Юстин в своем диалоге с Трифоном, гл. 47, признает первых, но не считает возможным причислять к церкви вторых. Мы не имеем данных для суждения о том, в какой мере и в каком духе те и другие действительно выполняли Закон. Превращение Закона в систему правил поведения, без храма и священного города должно было быть для них делом еще более легким, чем для их нехристианских соотечественников. Сохраненная в Талмуде история о Р. Елиазаре и христианском чудотворце Иакове из Kephar Sekhanja (Ropes, «Sprüche Jesu», 149 сл.) заставляет, правда, думать, что эти христиане в их отношении к закону были так же мелочны и противоречивы, как и иудейские раввины. Но если даже признать, что в этом рассказе заложено зерно истины, кто поручится, что в раввинской передаче осталась неискаженной та форма, в которой христиане выразили свой взгляд на данный вопрос.

Мы имеем лучший источник в Евангелии евреев, дошедшем до нас, к сожалению, в скудных фрагментах. Здесь мы находим совершенно другой дух: здесь настаивают на деятельной братской любви, на милосердии, приходящем на помощь другим, совершенно как в I Иоан. 3, 1; 4, 20: «Посмотри, многие из твоих братьев, сыны Авраама, покрыты грязью и умирают от голода, а твой дом полон богатства, от которого они ничего не получают». Огорчать своего брата считается одним из самых тяжелых грехов: «никогда не будьте веселы, если вы не видите брата вашего, соединенного с вами в любви». Все это, несомненно, правильное развитие основных мыслей Иисуса, и, раз иудейско-христианская община дошла до него самостоятельно, думаем, что она стремилась и к осуществлению идей Христа. Своеобразный вариант истории крещения показывает, что опять, как в I Иоан., 1, 8 сл., настойчиво требовалось сознание грехов и вины. Ученики Иксуса должны принадлежать к числу «добрых».

Нищенство запрещено; работа рук ценится. Положение женщины, как кажется, поднялось, если справедлива цитата из Талмуда, согласно которой Евангелие в отличие от Закона устанавливает, что дочь наследует в равной степени с сыном. Впрочем, наблюдается и грубое непонимание основной мысли Христа: так, в притче о вверенных талантах зарывший свой талант отделывается порицанием, а тяжесть наказания падает на того, который растратил его с блудницами и флейтистками. Заимствование этой черты из притчи о блудном сыне бесспорно ослабляет основной смысл притчи и бросает тень на христианскую среду, сделавшую это заимствование, показывая, что против таких проступков считалось необходимым настойчивое предостережение, вполне естественное для языческого мира. Само собой разумеется, что не все в этой среде было ясно и чисто. Мы должны были бы это признать и без рассказа Талмуда о неправедном подкупном христианском судье. Но можно решительно толковать в пользу христиан то обстоятельство, что в этом враждебном для них источнике мы не находим указаний на их отрицательные стороны. Воодушевление времени Баркохбы еще более, чем первые десятилетия, дало случай испытать в мучениях их веру в Мессию, Иисуса из Назарета и его свободное от государственности царство Божие и дать этим доказательство христианской нравственной силы, которое считали неоспоримым и языческие христиане II и III веков.

Позднее часть христиан-иудеев еще более приблизилась к христианам-язычникам: даже в Элии Капитолине, на древней священной почве Иерусалима, возникла языческо-христианская община. Аристон из Пеллы писал на