Традиции & Авангард. №2 (9) 2021 - Литературно-художественный журнал

Саша Иванов подначивал меня: «Деревянная чаша, ты сопьешься!» Или: «Большая чаша, дуй в общагу, никто не заметит».

А потом Саша забухал сам. Нагрянули гости из прокуратуры города Шали. Среди них был Сашин знакомый по службе в Иркутске. Иванов выпил одну, другую – и понеслась. Бухал он два дня, не просыхая. Потом Саша посадил друга в «девяносто девятую» и повез в Шатой, где служили их общие друзья. Три дня Иванов отсутствовал. Все думали, что он дернул по пьянке к проституткам во Владикавказ. Подобное практиковалось. Но Саша не объявился даже на пятый день.

Через неделю разведчики обходили устье Аргуна. Когда бойцы дошли до изгиба реки под Ятаганом, то заметили в воде два препятствия, которые стали причиной пенистых бурунов. Неделю назад этих предметов не было. Одного из бойцов обмотали веревкой и спустили в воду. В Аргуне, днищем вверх, лежал легковой автомобиль.

Командир полка снарядил два «металла», и я вместе с эвакуационной командой отбыл к месту происшествия. Один из тягачей спустился к реке. Разведчики подцепили трос к переднему мосту автомобиля. Мотолыга зарычала, дернула, и на поверхности показался расплющенный нос серебристого ВАЗа девяносто девятой модели.

Вытащили машину на берег, перевернули. Саша сидел на месте. Тело его распухло, кожа стала похожа на белую пористую губку. Сашины руки намертво вцепились в руль. Пальцы словно срослись. Вдвоем со следователем мы примерно пять минут не могли разжать их. Помогла только отвертка. Пока мы составляли протокол, Иванов лежал в кустах, продолжая удерживать перед собой невидимый руль.

Мы отвезли Сашу в родной Ярославль. Когда его готовили к похоронам, то не смогли сложить руки по швам. Они так и остались согнутыми в локтях, перпендикулярно телу.

– Санек, ты куда едешь? – смеялась Сашина вдова. – Дайте ему газету почитать, что ли.

Она изрядно выпила и вела себя отвратно. А потом отказалась целовать белую распухшую щеку. Сашин отец выгнал эту тварь из ресторана.

«…»

Время летело. На первых порах у меня еще случались разгрузочные дни, когда я силой воли воздерживался от спиртного. Теперь и они ушли навсегда. Теперь я пил каждый день. Впрочем, по утрам я все еще давал себе клятвы: «С сегодняшнего дня и целый месяц – ни капли!» К обеду месяц трезвости уже казался слишком суровым наказанием. Тридцать календарных дней немедленно сжимались в декаду, которая после обеда становилась неделей. А в 17 часов обычно начинался позорный диалог с самим собой:

«Бутылочку пивчанского хотя бы, а то совсем тоска, вздернуться хочется».

«Вчера уже было пиво. А потом водка».

«Безалкогольного пива, фашист! Это же просто квас. Все равно все сдохнем. Зачем эти мучения?»

«… Ладно. Только безалкогольного».

«Две бутылочки!»

«Что? Нет!»

«Две бутылочки безалкогольного пивка».

В итоге я шел в магазин и покупал пять банок «Балтики-нулевки». К концу последней банки я, как ни странно, оказывался во хмелю. Половина процента этилового спирта в безалкогольном пиве все же имелась.

Однажды мне удалось продержаться без выпивки аж до восьми часов вечера. Стрелка часов скреблась изнутри о черепную коробку. В клетке силы воли бесновалось желание: выпить-выпить-выпить. Нужно отвлечься, почитать что-нибудь, решил я. Схватил с полки первую попавшуюся книгу. Это был Джеймс Хэдли Чейз «Ночь отдыха». На картинке одинокий человек брел по ночной улице. Фалды пиджака угрожающе топорщились. Я открыл книгу на случайной странице.

«– Черт с ней, с этой идеей, – объявил он наконец. – Однако теперь, когда я здесь, что вы мне порекомендуете?

– На вашем месте, – начала она серьезно, – я пошла бы первым делом в бар и заказала себе побольше выпивки. Потом я пошла бы в ресторан, села за столик поближе к оркестру, заказала необильный и тщательно обдуманный ужин и насладилась бы всем этим.

Джейсон потрогал пальцем свой белый галстук.

– Вы думаете, мне необходимо преодолеть отвращение к выпивке, так, что ли?

Она хихикнула».

Я разорвал книгу пополам и отправил в урну.

Включил телевизор. Искал комедию, но нашел только драму под названием «Покидая Лас-Вегас». Николас Кейдж развалился на лавке. Ветер хлестал его по лицу. Кейдж потягивал из бокала для коктейлей какую-то дрянь. Напротив стояла прекрасная Элизабет Шу в коротком розовом платьице. На заднем плане монашки раздавали листовки.

«Может, тебе стоит меньше пить?» – спросила Элизабет вкрадчиво.

«А может, мне стоит меньше дышать?» – отвечал Николас, прикрыв глаза.

Я принялся грызть и ломать проклятый пульт.

Потом рухнул на кровать, сложив руки на груди. В девять вечера начался озноб. Я дрожал как новорожденный олененок. Самый наимельчайший звук пронизывал сознание электрическим током. В половину десятого в душу ворвался страх смерти. Тремор передавался каркасу кровати, который колотился железным боком о стенку.

Я вскочил, вывалился в коридор. Пнул дверь напротив. Там жили финансисты полка. Солдат-домохозяин сказал, что офицеров нет. Я с молчаливой решительностью откинул крышку морозилки, достал ледяную бутылку водки. Горлышко предательски стучало о край рюмки. Водка ложилась в рюмку слоями, как масло. Открыл рот, опрокинул стопку в горло. Вдавил водяру в желудок. Извиваясь ледяной змеей, водка рвалась обратно. Я сжал зубы и нюхал рукав, пока тварь не утихла.

Отлегло. Я воскрес.

Однажды должен был приехать полковник из штаба округа, а мне поручили его встречать. Полковник прибывал вечером на железнодорожный вокзал Владикавказа. Путь от нашего полка до Владика был неблизкий. Служебное авто укатило с утра в горы. Я бросился искать оказию. В штабе я наткнулся на Мерзликина. Он забавлялся тем, что издевательски заступал за линию поста, где под охраной караульного хранилось боевое знамя полка. Караульный, видя ногу лейтенанта в запретной зоне, вскидывал оружие и произносил команду: «Стой! Кто идет?» Мерзликин стремительно убирал ногу и гомерически смеялся. Потом все повторялось.

– Хватит тренировать бойца, поехали во Владик, – сказал я. – У тебя же есть «жигуль»?

– Скажи инженеру, что берешь меня, и погнали, – с готовностью отозвался Мерзликин, дыхнув на меня перегаром.

Я договорился обо всем, и мы выехали. Мерзликин сел за руль. Он немедленно открыл бутылку Holsten, сделал смачный глоток и зажал ее между колен. На дороге лейтенант стал демонстрировать фигуры высшего пилотажа, самая жуткая из которых представляла собой вхождение в поворот с боковым заносом. Лейтенант то и дело срывал ручной тормоз и совершал дикие движения рулем.

– Я один раз так от чехов ушел. Они на своей «Ниве» только пыль глотали. Три года картинга не прошли даром, – брехал Мерзликин, отхлебывая из бутылки.

– Впереди Ятаган, снижай скорость, – предупредил я.

Мы проехали памятник застывшему в прыжке