Традиции & Авангард. №2 (9) 2021 - Литературно-художественный журнал

«революционных» матросов. Только вместо красных флагов у них были разноцветные – азербайджанские, армянские, молдавские. Матросы не требовали земли и фабрик. Но наотрез отказывались подчиняться офицерам страны, которой не стало.

На полках военторгов стояли лишь пирамиды унылых консервов. В квартирах первых этажей открывались

«комки» – первые коммерческие магазины. Предприимчивые люди, которых звали Сурен, Марат и Изик, начинали делать бизнес. Флотские капитаны регулярно покупали у Сурена едкий турецкий спирт Royal и пытались понять, что же теперь делать.

– Бурбулис этот хренов куда полез?

– Против референдума – значит, против народа!

– Вялым членом крепкой страны не построишь!

– Это все Меченый со своим плюрализмом!

С атомных крейсеров снимали фильтрационные кассеты, богатые редкоземельным палладиумом. Их свозили в Мурманск, сдавали барыгам за триста долларов штука. Этого хватало, чтобы прокормить семью несколько месяцев.

Военнослужащие увольнялись, увозили семьи. Единственная дорога города вела в пустоту – обвиваясь вокруг сопки, поднималась наверх. Город умирал: первыми пустели дома по верхней улице – Бессонова. Музыкальная школа и библиотека, словно повинуясь незримому оползню, переехали ниже. Закрылся военный госпиталь, умер магазин «Мебель».

Но кто-то, наоборот, приезжал. Например, американские офицеры. Они больше не боялись ядерных ос, а проверяли, как уничтожаются их жала. Вступил в силу договор об ограничении вооружений. Бывшие советские офицеры поили бывших противников «роялем» и возили на оленью охоту. Американцев рвало с перепоя, а наши отцы чистили от блевотины черно-золотые вензеля натовских мундиров.

Опоры линии передач, питавшей город, рушились, словно устав от неопределенности. Электроснабжение могли восстанавливать месяцами. Все время ремонта город получал энергию от реакторов атомных субмарин. Мощности не хватало, и электричество давали по расписанию – по два часа в день. В час «Ч», когда включали свет, оживал будильник, воскресали из темени небытия забытые предметы. Светлое время рассчитывали по секундам. Каждый член семьи знал свой маневр: кипятить воду, мыться, готовить пищу, делать уроки.

Зато в Доме офицеров свет был всегда. Гремихинские дети носились по лестничным пролетам. Каждый день в единственном кинотеатре бесплатно показывали художественный фильм «Кинг-Конг». Не менее двадцати раз я наблюдал, как гигантская обезьяна покидала родной остров, чтобы совершить свое печальное путешествие на небоскреб. Снова и снова, раз за разом обреченное чудовище на крыльях вполне человеческих алчности и честолюбия неслось к неминуемой гибели. Этот несчастный примат до сих пор кажется мне олицетворением всей человеческой цивилизации.

Я выучил этот фильм наизусть. Там был момент, когда перед объективом камеры, заставляя зрителей кричать от неожиданности, резко появлялся туземец в маске. Первое время, дождавшись появления туземца, я смотрел в сторону, смакуя испуг соседей. Но уже через две недели лица всех соседей оставались каменными.

Мы, пацаны, предпочитали тусоваться в канализационных коллекторах. Там было безопасно и тепло. Однажды мы решили объединиться в банду и стоять друг за друга до смерти. Нам нужно было название. Грозное и красивое. Красный читал в это время Марио Пьюзо. Одна из семей – врагов клана Корлеоне – называлась Таталией. Дерзкое сочетание букв понравилось всем и сразу. На школьных столах и стенах подъездов стали появляться граффити: «Таталия навсегда». Сами того не подозревая, мы занялись пиаром и брендингом. Организации нужен был штаб. В брошенном доме по улице Бессонова мы подыскали уютную двушку с видом на белое безмолвие.

Хозяева-крысы вроде бы ничего не имели против новых жильцов. Мы раздобыли диван, пару столов, стулья. На стене повесили постер Слая в образе лейтенанта Кобретти. Сталлоне сжимал пистолет с лазерным прицелом, а из уголка лукавого рта торчала спичка. У себя на базе тайное общество распивало водку «Зверь» и иногда целовалось с гарнизонными красотками. Порой пьяные таталийцы начинали прыгать из окон третьего этажа. Опасности не было никакой: снег закрывал весь первый этаж.

Ученики младших классов свято верили, что «Таталия» грабит банки. Конечно, это не соответствовало действительности. «Таталия» совершала налеты на магазины. Использовалось несколько схем. Обычно мы заходили толпой, выстраивались перед продавщицей, просили продемонстрировать японский двухкассетник Akai. В это время один из парней проникал в дальний конец прилавка и тащил из-под него пачки сигарет, сникерсы, видеокассеты. Плевое дело. Бывали авантюры и посложнее. Например, вечером один из нас заходил в магазин и тайком отодвигал щеколду на форточке. Дождавшись ночи, вечные соперники Корлеоне возвращались с двумя санками и кокер-спаниелем на поводке. Сани предназначались для товара, собака – для маскировки. Решеток на окнах еще не существовало, и форточка легко вдавливалась внутрь. Щуплый Балабан снимал куртку и пролезал внутрь. Вскоре сквозь форточку на снег вылетали бутылки коньяка «Наполеон», орехового ликера «Амаретто», пачки сигарет More с ментолом. По ночам вся база стояла на ушах. «Таталия» употребляла награбленное.

Однажды под утро меня привели домой товарищи. Прислонили к двери, нажали звонок, убежали. Грозная мафия очень боялась моего отца. Того в очередной раз интересовало, где я шлялся. Шерсть кокер-спаниеля, казалось, навсегда пропиталась табачным дымом. Иногда меня провожали домой и милиционеры. Как-то после очередного разговора с сержантом о подростковом воспитании отец зашел в комнату, присел на табурет и сказал, что мне пора выбирать путь в жизни. На тот момент их было два – тюрьма и армия. Я выбрал вторую дорогу. Так я поступил в военное училище. Кажется, это был лучший выход в мир. Из восьми «гангстеров» «Таталии» половины сейчас нет в живых. Иногда мы, выжившие, созваниваемся, шутим между собой, что оказались заперты в романе Агаты Кристи про десять негритят.

Гремиха смотрит на залив черными глазницами окон. Лодки давно пущены на металл вместе с пирсами. Не играет больше оркестр, да и людей там уже нет. Тундра медленно возвращает свое, прорастая хищными ростками в стыках бетонных плит.

Залетчик

Я был залетчиком. Всегда. Нарушать воинскую дисциплину вместе со мной отваживался не каждый. Мне не везло: то в разгар самоволки повстречается в метро проверяющий офицер, то он же вдруг восстанет из груды шинелей в шкафу или материализуется из пара в варочном цеху. Все это случалось со мной – и даже не по одному разу.

Юным майским вечерком жизнь сорок третьим трамваем звенела мимо. Мы в общаге скучали в карты. Пенного пива хотелось, кудрявых красавиц. Но сначала все же пива. За которым надо было кому-то сбегать. Добровольцев не было и быть не могло. Решили: за пивом отправится тот, от кого отвернется удача. Раздали подкидного. С первой же раздачи мне зашли козырные валет, дама и король. Проиграть было невозможно при всем желании.

За пивом я отправлялся не впервой. Путь пролегал через университетский забор. В нем не было