Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

Я вывозила коляску через Невские ворота крепости к Неве. Рассказывала про Мраморный дворец и про Зимний. Про Троицкий мост и про Дворцовый.

Троицкий мост был в тот день разведён. Готовились к какому-то празднику. Я рассказывала про фарватер — что проходит с той стороны реки, где было поднято крыло моста. И про то, что в 1903 году по мосту первой прошла императорская семья.

Олег смотрел с удивлением: разведённый Дворцовый мост он видел на кружке «Санкт-Петербург», что подарили в госпитале. А вот что Троицкий разводится так, приподнимая над водой одно крыло, — было неожиданно и странно.

Потом мы зашли в Петропавловский собор. Смотрели на могилы императоров, на золотой иконостас. И двухлетняя дочка Олега целовала камеру и кричала: «Папа-папа-папа! Папа мой!»

И — я не успевала моргнуть глазом — мужики в соборе и на площади подскакивали к нам и приподнимали коляску на порогах. И помогали выехать.

А потом начался штормовой ветер, и Олег переживал, не замёрзну ли я. А мне внутри было так горячо, что никакой ветер с Невы меня не доставал.

Такое было лето. Настоящее питерское лето с поправкой на СВО.

* * *

А однажды Олег сказал:

— Слушай. Такая история. Стыдно рассказывать. Но надо рассказать. Мы воевали. А там, недалеко от наших позиций, был посёлок. И в нем магазин — всё для бойцов. Туда обувь завезли. Берцы. А мои в хлам уже были. Я захожу, беру с полки берцы, меряю. Малы. Беру следующие. Вроде как раз. Но надо походить, чтоб понять — не жмут ли. Хожу. И тут в магазин куча бойцов заходит, только с задания. Шумные такие. Гвалт стоит. Продавщица ими занялась. А я понял — нормальный размер. Не жмёт, не давит. И пошёл. Дохожу до своих и понимаю: «А за берцы-то я не заплатил!» Стою и думаю — что делать? Они тысяч пять стоили. И не пошёл платить. Стыдно мне стало — покрутят у виска: «Ненормальный». Или решат, что украсть захотел. Ну и не успел я походить в этих берцах. Через пару дней мне ногу в этом берце оторвало. У меня, когда ногу оторвало, сразу пазл сложился. Сурово получилось.

Я кивнула…

— Потом я эти берцы видел в Ростове в госпитале, под койкой. А потом пропали они. Верно, кто-то решил, что они мне долго не потребуются. Вот так-то! — Олег смотрел на меня. Ждал, что я скажу. Я молчала.

* * *

…Помню, как я сидела на кровати, и мы листали альбом с рисунками Олега. И я не дышала. Там, в карандаше, была вся жизнь. Мечты о том, как он вернётся домой. И снова будет лето. И жена будет спать, раскинув руки, а под мышкой у неё будет спать дочь. И Олег будет стоять на двух ногах. Главный в семье. Мужчина. А рядом — жена и дети.

А пока — пока Олег рисовал плюшевого кота. Который пришивает лапку плюшевому котёнку. А на следующей странице — искорёженный танк. А рядом с танком сидит парнишка на инвалидной коляске. Без ноги.

Во дворе госпиталя — летом было жарко — таких безногих пареньков на колясках были десятки.

Но это был особый парень. Конкретный. Сосед Олега по палате. Молчаливый пацан. Он, кажется, даже не здоровался со мной. И не прощался. А вот Олегу он как-то бессонной ночью рассказал всю свою историю. Он рассказывал, а тот рисовал.

А потом тот пацан снова замолчал. Ездил во двор курить. Делал это молча. Возвращался. А я смотрела на рисунок — на этот танк — и всё понимала. Или думала, что понимала.

Помню, как мы тогда, в начале осени, прощались с Олегом на полгода. Я протянула два браслета из камней:

— Выбирай в подарок.

Оба браслета были мужские, тяжёлые. Один из содалита. Второй — унакит.

— Не могу выбирать, — сказал Олег, — не буду. Ты же мне не предлагаешь выбирать: правая нога или левая? Давай я заберу оба.

Я рассмеялась.

А Олег тогда раскрыл свой рюкзак и протянул несессер военнослужащего Российской армии. Новый.

— Сыну твоему от меня привет.

С тех пор мой сын ждёт, когда у него вырастут усы, чтоб пригодился бальзам после бритья. Чистит зубы пастой «Армия России» и моется одноименным гелем для душа. Не каждый раз. Растягивает, чтоб надолго хватило.

* * *

Я работаю со стопой. На себя. От себя. На себя. От себя.

От себя идёт легко. На себя — почти никак. Пара миллиметров.

— Надо работать с головой, — говорю. — Лежишь — тяни на себя ногу. Не смотри на стопу. Тяни, сколько тянется. Чтобы мозг фиксировал это движение. Постепенно получится. Такая ментальная тренировка. Спортсмены после травм так по два часа тренируются, представляют, что едут на велике, включая все мышцы. А при этом ноги в гипсе.

— Понял, — говорит Олег. — Как скажешь, так и сделаю.

Улыбаюсь. Так я и поверила. Ну то есть как? Я верила, что Олег будет тянуть стопу на себя, пока лежит в госпитале. Всё равно здесь делать нечего. А как только доберётся домой — с детьми, хлопотами и заботами по дому — не до ступни будет. Как-нибудь само разработается.

— Старший красавец у меня, — говорит Олег. — Работать пошёл. Он же в колледже учится. А после учёбы ещё подрабатывает. Горжусь им. Младшие растут. Жена учится на медсестру. Она у меня санитаркой в роддоме работала, идёт на повышение. Ремонт доделали в доме. Хотел ещё пойти учиться на целителя. Но пока нужно себя как следует восстановить.

* * *

…Завтра Олегу поставят на ногу новый аппарат. И отправят домой до лета. Будет удлинять ногу сам. Миллиметр за миллиметром. Чтоб к лету накат на тапке стал вдвое короче. А то и на две трети. Врач надеется пять-шесть сантиметров вытянуть.

Я рада Олегу. И не верю своим пальцам, когда пробегаю по его ноге, а его не трусит, как под напряжением. Распутались нервы. Вот же — счастье!

— До лета? — заканчиваю я массаж.

— До лета, — кивает он.

Жизнь длинная. Увидимся на новом повороте и с новыми силами обсудим всё.

Я устала. Олег переживает перед завтрашней операцией. Но мы смотрим друг на друга и… и нет усталости. И нет переживаний. Есть здесь и сейчас.

— Спасибо тебе, Ир. Ты ж знаешь. Если б не ты…

— Спасибо тебе, Олег. Ты ж знаешь. Если б не ты…

Так и победим.