Юродство о Христе и Христа ради юродивые восточной русской церкви: исторический очерк и жития сих подвижников благочестия - Иоанн Ковалевский

и глубже вникнем в существо нашей природы, то основание для подвига юродства найдем в той лучшей и высшей части нашего существа, в которой преимущественно сохранились остатки величия нашей природы и нашего высокого назначения. Дух наш, назначенный для жизни высшей и бессмертной, неужели должен быть в рабском подчинении только тому порядку, какой существует на земле? Ужели для вечного он не свободен отказаться от подчиненности тому, что носит на себе печать только временного и случайного? Нельзя не согласиться с естественным требованием разума, что человек, развивая все стороны своей природы, о духовной стороне ее должен преимущественно заботиться. Естественный разум внушает человеку низшие и земные требования природы подчинять высшим и духовным, удовлетворять первые, только когда они служат к достижению нравственного совершенства, – советует нередко для данной цели отказывать некоторым низшим требованиям, а в некоторых случаях вменяет даже самую жизнь приносить в жертву нравственной идее. Христианство тем более заповедует покорить плоть духу, земное небесному, так как дух и основа всего христианства состоит в самоотвержении: аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет (Мф. XVI:24), взывает Божественный Основатель христианства к желающим следовать за Ним. В основе христианства лежит проповедь о Распятом (Сыне Божием), почему христианин, по требованию этой заповеди, должен умереть себе и миру – отречься всего себя со всеми требованиями и началами своей естественной, плотской, греховной природы для воли Божией и собственного спасения. Поэтому юродивые, избравшие сей подвиг как средство к высшему совершенству, поступали некоторым образом, по-видимому, против земной природы; но в то же время действовали вполне целесообразно с высшим предназначением, в духе истинного христианства и сообразно с высшими требованиями нашей духовной природы. Для низшей, чувственной стороны природы человека такое предпочтение «небесных благ» «земным», без сомнения, – стеснение, но по мере сокращения препятствий к свободному развитию духовной жизни, которых так много представляет эта сторона, возвышается духовное совершенство человека: аще внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни (2 Кор. IV:16).

По мере того как у христианина – этого странника и пришельца, не имеющего на земле пребывающего града, но взыскующего грядущего (Евр. XIII:14), – силы духа развиваются и тем более приближаются к высшему своему назначению, к небесному своему отечеству, – человек не может не отрешаться от видимого, временного и случайного, а в таком человеке, естественно, открывается много отступлений от обыкновенного порядка жизни. «Если же он несет бремя подчиненности порядку мира чувственного, то единственно потому, что силы его еще не вполне раскрыты, потребности не пробуждены, что он еще не вполне возвысился над временным, скоропреходящим. Перемените это не вполне сродное ему состояние на более сродное, на то, в каком ему быть приличнее, которое ближе к его назначению, – и человек во многих отношениях явится другим. Это состояние человека, очевидно, будет естественное, ему сродное, но посмотрите на этого человека в различных отношениях его к миру, – и в нем увидите многие черты юродивого Христа ради»[92]. Вследствие тесной связи души с телом, все внутренние расположения человека невольно отражаются и во внешней его деятельности. Посему истинные ревнители благочестия, всецело проникнутые стремлением к горнему своему отечеству, как известно, вообще-то мало ценили земное, мало сообразовались с требованиями мира сего: их духовный взор до того исполнялся непрестанным памятованием о едином на потребу, а с другой стороны о своих грехах и о недостаточности одних естественных средств к оправданию пред Богом, что уже не оставалось места для забот о земных, телесных нуждах своих. А при таком преобладающем развитии духовной стороны человек не может не отрешаться от того, что носит на себе печать временного и скоропреходящего и, следовательно, не может не отрешаться от той стороны своей души, которая приспособляется к настоящему (земному) его состоянию. В человеке, с преобладающим развитием духовной стороны, при отрешенности его от законов ума, приспособленных к его земному состоянию, естественно, не может не произойти «разительного» беспорядка во внешней, земной жизни; в деятельности такого человека, естественно, не может не обнаруживаться много странностей или отступлений от обычного порядка жизни. Но неужели такая деятельность неестественна и несообразна с нравственным достоинством человека? «Жизнь, учреждаемая по законам нашего духа, во всяком случае естественна и хотя здесь будут отвергнуты законы того же духа, законы, приспособленные к земному его быту, но при всем том эта жизнь, как жизнь собственно духовная, всегда будет иметь достоинство нравственно доброй жизни в глазах тех, для коих жизнь духовная выше жизни, заключающейся в пределах земной деятельности, – для коих жизнь настоящая есть только приготовление к жизни, сообразной с существом свободно-разумного духа. Отсюда отрешение юродивых от законов ума, приспособленных к настоящему состоянию человека, при преобладающем развитии высших сил ума, естественно; деятельность, устрояемая по законам сего последнего, также естественна и вполне достойна нравственно-разумного существа; следовательно, если можно и должно предполагать, что юродивые находились под влиянием этой стороны ума, учреждали жизнь по ее законам и требованиям, то явно, что образ их жизни, несогласный с жизнью по обыкновенному порядку, имеет свое основание в природе нашего духа, и вполне согласен с нравственным законом. И если бы мы могли понять нашу природу, выразуметь ее законы и требования, определить по ним свое достоинство и назначение, измерить глубину, в которую мы ниспали от истинной духовной жизни, к той, которая у нас украшается и прикрывается в своих недостатках именем жизни по естественному порядку, то, может быть, увидели бы, что эта природа, без посторонних внушений и побуждений, сама взывает нас к отрешенности от порядка жизни, называемого естественным; увидели бы, что юродство, по непреложным законам нашего духа, есть одно из самых действительных средств, коими человек может пользоваться при восстании от своего падения, при изведении себя из жалкого, поносного рабства чувственности в состояние свободы»[93].

Если, наконец, посмотрим на этот подвиг с чисто нравственной точки зрения, то и в этом отношении возможно примирить юродство с природою человека как нравственно-разумного существа. Необходимо в данном случае иметь в виду прежде всего личный характер, личное одушевление и проникновение духом Евангелия и учения апостолов того или другого лица, принимавшего на себя юродство, а с другой стороны – нравственный уровень христианского общества в данное время, потому что «полное отрешение истории христианских подвигов и раскрытия христианской нравственности от общего хода истории невозможно». Всматриваясь в обнаружения этого подвига, нельзя не заметить, что это отрицательный способ представления нравственного