Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

Персиани живо интересовался и моей судьбой, говоря, что в деникинское время услышал моё имя лишь в самом конце в связи с американской делегацией, о которой он имел весьма слабое представление. Я должен был ему рассказать и об этом, причём Персиани, может быть, чтобы быть мне приятным, в самых резких выражениях порицал Сазонова, который остановил делегацию, справедливо говоря, что, не случись этого и попади мы в Северную Америку, Врангель никогда не распустил бы нашу делегацию. Но, как говорит польская пословица, если бы у тёти были усы, то она была бы дядей. Проводи Сазонов иную политику при Деникине и Колчаке — и результаты были бы иные.

Непопулярность антибольшевизма в Европе

Что касается Италии, то Персиани сказал мне, что граф Сфорца, товарищ министра иностранных дел, фактически руководивший тогда внешней политикой и ставший впоследствии главой дипломатического ведомства, отлично осознаёт значение вооружённой борьбы с большевиками, происходящей на территории России. Если бы это зависело только от него, то он оказал бы гораздо более действенную поддержку белому движению, чем та, которую союзники оказывали Деникину и Колчаку. Беда заключается в том, что внутреннее положение Италии весьма шатко, власть в руках левых партий и они держат себя приблизительно так, как вело себя Временное правительство по отношению к большевикам в 1917 г.

По словам Персиани, правая итальянская печать прямо бросает правительству обвинение в «керенщине». Италия стоит на распутье: либо она пойдёт самыми быстрыми шагами к социальной революции в стиле советский, либо, наоборот, наступит жестокая реакция. Персиани даже говорил о возможности гражданской войны (для других европейских стран в тот момент это было исключено). Дифференциация населения между правым и левым лагерями настолько чётко определилась, что разрешение внутреннего кризиса в Италии не может обойтись без самых серьёзных потрясений. Печать, являющаяся зеркалом общественных настроений, тоже резко разделилась на два лагеря. И тот и другой не хотят и слышать о соглашении, победит либо один, либо другой, коалиция или иной вид парламентского компромисса невозможен.

Надо сказать правду, характеристика, данная Персиани, меня тогда удивила, тем более что я возвращался из страны, где социальный вопрос только что был блестяще решён выступлением Александра Мильерана. Я рассказал Персиани, как на моих глазах рабочее движение во Франции, готовившее чуть ли не революцию к 1 мая, было остановлено правительственными мерами, как Мильеран в качестве премьер-министра накануне всеобщей забастовки 1 мая издал декрет о том, что все квалифицированные рабочие, проработавшие на заводе больше 10 лет, получат пожизненную прибавку в 100 франков в месяц, если не примут участия в забастовке. Квалифицированные французские рабочие, старые служащие в огромном большинстве встали на сторону правительства, а не крайних революционных течений, и забастовка фактически оказалась сорванной благодаря прямому подкупу лучших кадров французского пролетариата.

Персиани слушал меня с большим вниманием и сказал, что в Италии тоже есть течение, старающееся расколоть рабочий класс на два лагеря, и от того, насколько это удастся, будет зависеть судьба Италии. Но он с грустью признался, что не видит среди итальянских государственных людей деятелей типа Мильерана, которые взяли бы на себя риск проведения подобных героических мероприятий, весьма обременительных к тому же для итальянской казны. Все крупные имена потеряли обаяние в глазах масс, и такие лица, как Джолитти или Нитти, не пойдут на то, на что пошёл глава французского правительства. Среди социалистов тоже нет крупных людей. Персиани не назвал имени Муссолини, но, как показало время, он правильно предсказал, что никто из прежних итальянских государственных деятелей не станет спасителем Италии.

Учитывая внутреннее положение Италии, сказал Персиани, нельзя сколько-нибудь серьёзно говорить об итальянской интервенции в Россию. Сомнительно, чтобы в случае общесоюзнического выступления против большевиков Италия приняла в нём участие — до такой степени напряжённым надо считать положение внутри страны. Только энергичный нажим главных союзных государств — Англии и Франции — мог бы вывести Италию из состояния полной пассивности по отношению к русскому белому движению.

Таким образом, сочувствие Сфорцы антибольшевикам на деле носит чисто платонический характер, и, вопреки своим собственным взглядам, он вынужден следовать общеевропейской политике невмешательства в русские дела. Я спросил, насколько верны слухи о том, что Сфорца будет назначен министром иностранных дел, и не произойдёт ли в этом случае перемены в позиции Италии по русскому вопросу. Персиани не отрицал возможности такого назначения, но усомнился в перемене итальянской политики, если не изменится коренным образом ситуация в Италии. Фактически Сфорца и сейчас пользуется почти министерским положением в итальянской консульте, но что из того? Раз общая правительственная политика определяется исключительно внутренним состоянием Италии после войны, то личные перемены в составе правительства имеют второстепенное значение и Сфорца, конечно, будет следовать общеправительственной линии поведения.

Эти слова Персиани я вспомнил впоследствии, когда волею судеб именно Сфорца оказался тем итальянским министром иностранных дел, который в Каннах заседал с Красиным (как заметил Ллойд Джордж, он и внешне был похож на Красина), а на Генуэзской конференции тот же Сфорца вёл переговоры с самим Чичериным. Такое будущее было уготовано самому убеждённому антибольшевику в Италии. Персиани был прав, говоря, что Сфорца не окажет сопротивления общеправительственной политике тогдашней Италии и поплывёт по течению.

Такова была безрадостная картина, нарисованная Персиани, человеком, который был зачислен в штат нашего посольства в Риме ещё в 1916 г. и ко времени моего приезда туда уже больше четырёх лет наблюдал за итальянской политикой. Я рассказал ему между прочим о моём случайном разговоре с одним из итальянских офицеров, о котором я говорил выше, и спросил, что он по этому поводу думает. Тот улыбнулся, заявив, что время «крестовых походов» против революций миновало — ничего подобного тому, что было в эпоху французской революции, в настоящий момент быть не может. Каждая страна должна сама заботиться о собственном спасении, и международной солидарности в таком вопросе, как наш, русский, быть не может.

Однако Персиани согласился со мной, что подобный проект может казаться разумным с точки зрения некоторых кругов в Европе. Во всех союзных странах демобилизованные офицеры являют собой самое жалкое зрелище: с одной стороны, это герои, которые только что спасли родину от гибели, с другой — это в большинстве своём никому не нужные люди, так как за время войны они оторвались от своей прежней профессии, где им нашли заместителей. Офицерские чины союзных армий действительно с радостью приняли бы участие